Вечный зов

— Что ж, я, кажется, обращал твое внимание на тот факт, что Полипов не так глуп. И о Назарове сообщил он не по-глупому, не в форме доноса. Он просто написал, что председатель колхоза «Красный колос», ни с кем не посоветовавшись, самовольно засеял рожью почти все посевные площади. Секретарь райкома партии Кружилин, также ни с кем не посоветовавшись, единолично поддержал его, заявляя, что разрешил это сделать одному колхозу в опытном порядке. А он, Полипов, как коммунист и председатель райисполкома, не уверен, можно ли заниматься опытничеством в такое тяжелое для страны время, он считает неправильным такие единоличные действия секретаря райкома. И поскольку он сомневается во всем этом, то просит разъяснений у обкома… Как видишь, он будто бы и себя под удар ставит — я, мол, растерялся и по скудоумности сообразить ничего не могу… Но в области-то помнят, что при Полипове Шантарский район больше всех сдавал государству хлеба, помнят и то, что я, Субботин, настоял на смене секретаря райкома. Потому что я знаю, до какого состояния довел Полипов колхозы, знаю… вернее, начинаю, кажется, понимать, что это вообще за человек. Вот меня и прислали: езжай, разбирайся со своим ставленником. Я и приехал.

— И разобрался?

— Нет еще. Разобраться можно будет только будущей осенью. Точнее: убедить всех, что рожь сеять выгоднее. Если, конечно, еще Бог даст, как говорит тот же Назаров.

— Ну а если не даст? — спросил Кружилин.

— Он что, самовольно все рожью засеял?

— В общем-то, самовольно. Но, признаться тебе, я и сам подумывал переводить район постепенно обратно на рожь. А тут война, все завертелось… Назаров же рассудил — нечего ждать. И он прав, Иван Михайлович…

— Прав… Допустим, и я знаю, что прав. И в обкоме, и всюду я поддержу тебя с Назаровым. Это мне удастся, потому что… потому что мнение о тебе в обкоме сейчас неплохое. С уборкой район справился, завод пущен. Все пойдет на одни весы. Но если на будущее лето «Бог не даст», прямо говорю — плохи будут наши с тобой дела. И мои, и твои, и Назарова, — подчеркнул Субботин. — Хороши они будут лишь у Полипова. Понимаешь ли теперь, с каким дальним расчетом он действует?

— Значит, спасение от Полипова нам только боженька принесет? — насмешливо спросил Кружилин.

Субботин долго не отвечал, и Кружилину показалось, что тот и забыл про его вопрос.

— Есть, Поликарп Матвеевич, старая как мир пословица: друзья познаются в беде. Если внимательно поглядеть — сейчас многое можно увидеть. Война очень ясно покажет нам, яснее, чем когда бы то ни было: кто настоящий друг советской власти и, значит, предан ей искренне, до конца, кто равнодушен к ней, а кто и… враг ее.

— Ты даже так вопрос ставишь?! — со сдерживаемым удивлением произнес Кружилин.

— Даже так, — сухо, почти враждебно, подтвердил Субботин. — Конечно, я не имею конкретно кого-то в виду. Тем более — Полипова. Я рассуждаю отвлеченно. И сейчас по-разному поведут себя люди. У кого есть в душе червоточинка — война может превратить ее в целый гнойник. А может случиться и наоборот, может быть, война и затянет эту червоточину, зарубцуется она, если в человеке больше все-таки человеческого. Максим Горький, кажется, сказал: в жизни человек все-таки свою человеческую роль выполняет.

Субботин умолк. В степи стояла тишина, которую нарушал только стук копыт да колес ходка по мерзлой дороге. Звезды давно обсыпали небо от горизонта до горизонта, над Звенигорой поднялась луна, облила голубоватым светом заснеженные утесы.

— Как же понимать эти твои слова… по отношению все-таки к Полипову?

Кружилин проговорил это и понял, что вопрос не понравился Субботину, секретарь обкома недовольно пошевелил плечом. Вместо ответа Субботин спросил вдруг:

— О сыне так и нет никаких вестей?

— Нет, — глухо уронил Кружилин.

Больше они до самого села не разговаривали.

* * *

Еще днем, вернувшись на завод после осмотра землянок, Антон позвонил жене:

— Кланяется тебе дядя Ваня. Обещал вечером зайти.

— Ой! — по-девичьи испуганно ахнула в трубку Елизавета Никандровна. — А чем же мы угощать его будем? Ты возьми там что-нибудь в заводской столовой.

— Ладно, возьму чего-нибудь, — улыбнулся Антон.

И вот стол накрыт, время уже двенадцатый час ночи, а Субботина все нет. Измаявшаяся за день с уборкой квартиры и приготовлением ужина Елизавета Никандровна прилегла на кровать. Антон шагал из конца в конец комнаты, поглядывал на часы. Но думал он не о Субботине, а о сыне. Юрию через пятьдесят минут, ровно в двенадцать, заступать в третью суточную смену, а он где-то болтается в селе. Жена сказала, что Юрий ушел еще с вечера в клуб, на танцы. Антон про себя нахмурился. Только что он проходил мимо клуба — здание погружено в темноту. Значит, ни танцев, ни кино сегодня нет или давно кончились.

Спецовка Юрия — замасленный ватник, такие же замасленные старенькие брюки, приготовленные матерью, лежали в кухне на табуретке.