Вечный зов

Старший лейтенант постоял еще молчком, повернулся и вышел.

— А Зубова жалко мне, — едва слышно прошептал Кошкин. — Вот тоже судьба человечья… «Что, — говорит, — такое Родина, где ее найти?» Ты понимаешь? Нет, тебе не понять…

Алейников вспомнил свой недавний разговор с Зубовым и сказал две короткие фразы:

— Я с ним разговаривал. Он заново вроде бы рождался.

— Да… здесь… в роте.

У командира роты началось удушье, на губах появилась розоватая пена, и сидевшая у его изголовья девушка торопливо стерла ее комочком бинта, зло глянула на Алейникова: чего, мол, торчишь тут, не даешь человеку спокойно умереть? Но Кошкин, словно разгадав ее мысли, проговорил:

— Ты, Яков… спасибо, что зашел. Посиди, погляди, как я умру. Не уходи прежде. Это недолго.

Он говорил, а розовая пена выступала на иссохшихся его губах.

— Я, Данила Иванович, просто ощутил необходимость зайти. Прости меня за все, если можешь.

— Да что ты! Эх, Яков… Много было таких, как ты… и как я. Почему — я не знаю, не успел этого узнать. Может, что-то стал понимать, да не ясно пока. Другие все поймут, все узнают. Скоро… А я… Одно я знаю твердо — моя судьба все же счастливее твоей.

— Что же… правильно.

Один из них был здоров и полон сил, другой умирал, был, собственно, уже мертв. Тот, кто был здоров, произнес кощунственные слова, подтвердив, что судьба умирающего все же счастливее, чем его. Но Кошкин согласно кивнул и прошептал:

— Прощай, Яков. До победы доживи. И скажи обо мне моим… жене и дочери…

Изо рта у него теперь обильно хлынула кровь, он дернулся вдруг, будто намереваясь встать.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! — вскрикнула девушка обезумевшим голосом, схватила его за плечи. И он, будто подчиняясь ее рукам, покорно лег, вытянулся и затих.

Едва он затих, девушка обтерла ему губы. Кровь изо рта больше не шла. Девчонка уронила голову на свои колени и беззвучно зарыдала.

Яков Алейников поглядел на ее слабенькие, обтянутые солдатской гимнастеркой трясущиеся плечи, поднялся и вышел из палатки.

* * *

Ивана Савельева Алейников все же отыскал. Он нашел его через день, километрах в трех от передовой, куда отвели остатки 3-го гвардейского отдельного танкового полка, уцелевшие после боя.

Полдневное солнце щедро обливало лучами изувеченный перелесок, обезображенную гусеницами поляну, несколько танков, обшарпанных, с вмятинами на броне, с обгоревшей краской. Танки стояли по всей опушке в беспорядке, как на кладбище, в разные стороны разбросав пушечные стволы, и казалось, что они никогда больше не заведутся, не оживут, не превратятся в грозные боевые машины.

Иван был в нижней рубашке, бос, с повязкой на голове. Выстиранная гимнастерка и портянки были развешаны на кустах. Примостив между сучьями дерева осколок зеркала, он тупой бритвой соскребал со щек грязную и крепкую многодневную щетину и, когда зашумел мотор алейниковской эмки, даже не повернулся на звук. И Алейников не узнал его в первые секунды, спросил, проходя мимо:

— Третий гвардейский, что ли? Эй, солдат, тебя спрашиваю.

Иван мельком глянул на приехавшего майора:

— Ну, третий…

— Где найти командира полка?

Иван глянул и отвернулся было, но тут же резко, всем телом, крутанулся к приезжему офицеру, отступил назад и чуть вбок, будто пытаясь спрятаться за дерево.

— Савельев?!

Иван еще немного отступил.

— Ну, наконец-то! Здравствуй. Или не узнаешь?

— Почему же… Узнал.

Алейников шагнул к нему еще ближе, первым протянул руку.

Иван помедлил, но тоже подал ему свою. Так они встретились.

— А я который день разыскиваю вас. Тебя и племянника твоего. Из дивизионной газетки про вас случайно узнал. Расписали вас там! Потом мне в штабе дивизии сказали, что вы на высоте, в тылу у немцев, оказались… Семен-то Савельев, племянник, где?

Иван отвернулся и глухо произнес:

— Не найдешь Семку…

— Убит?! Ранен?

— Ну, убитый! — враждебно сказал Иван, натягивая гимнастерку.

Яков стоял и хмурился. Иван, надев гимнастерку, взял высохшие уже портянки, сел под дерево, стал обуваться.

— Жалко парня, — сказал Алейников. — Как же это случилось?

Иван бросил снизу быстрый взгляд на Алейникова.

— А что, особый отдел не знает, как это на войне случается?

— Иван Силантьевич, я не из особого отдела, — проговорил Алейников негромко, ощущая перед этим рядовым солдатом неловкость.

Иван опять глянул на Алейникова снизу, глаза его не потеплели, но в них мелькнуло любопытство.

— А откуда же тогда? — спросил он, вставая. В словах его была недоверчивость.

— Я начальник специальной прифронтовой группы НКВД.

— Это… что же такое?

— Полезная организация… Разведка, диверсии в тылу у немцев. С партизанами связь держим, помогаем им, чем можем… Дел в общем хватает.

— Понятно, — помедлив, сказал Иван.