Вечный зов

«Да при том, что приступ такой у неё, у Елизаветы Никандровны, можно было легко вызвать», — думал Кружилин, остро ощущая, как поднимается в нём волна гнева и ненависти к этой красивой и сытой женщине. Он теперь был уверен, что она и вызвала каким-то способом у жены Антона этот приступ, во всяком случае, была причастна к этому. Но как это докажешь? А если даже и докажешь, если сама она в этом признается даже, что толку, что это даст? К ответу за смерть Елизаветы Никандровны эту женщину не привлечёшь, хотя она и виновата, вероятнее всего, в этом. Жизнь, жизнь, в каких тайных и тёмных глубинах она только ни течёт, в каких крайностях и сложностях ни проявляется? Живя, люди любят и ненавидят по различным причинам друг друга, и это имеет в конечном счёте прямое отношение к их жизни и к их смерти. Любят за характер, за свойство души, за мировоззрение и миропонимание. И ненавидят, порой смертельно, за это же. В мире извечно существуют огонь и вода, жар и холод, свет и тьма, добро и зло. И куда ни повернись, какой случай ни возьми, увидишь только это, если присмотришься внимательно.

— При чём вы тут… или ни при чём, это вам лучше знать, — сдерживая себя, сказал Кружилин Полиповой. — Пусть будет это на вашей совести. Идите…

Но она как стояла, так и стояла, будто не слышала его слов.

— Совести? — спросила она вдруг тихо, глухо, губы её дёрнулись. — А что вы знаете… что можете знать о моей совести? Что это вообще такое?!

Губы её дёргались всё сильнее и сильнее, одновременно в глазах всё яростнее разгорался чёрный огонь. Потом она упала обратно в кресло, затряслась, забилась в истерике.

Кружилин встал, налил из графина, стоящего на тумбочке, стакан воды.

— Успокойтесь…

— Уйдите! Уйдите! — кричала она сквозь косынку, которую прижимала к лицу, и мотала головой. Кричала так, будто он был в кабинете посторонний.

* * * *

Кружилин в своих предположениях относительно неожиданной смерти жены Антона был прав. Когда Елизавета Никандровна впервые появилась в библиотеке, Полипова встретила её молчаливо и неприязненно, потом с усмешкой сказала:

— Садитесь на абонемент. Работа простая — принимать от читателей и выдавать им книги.

И Елизавета Никандровна принимала и выдавала, с заведующей библиотекой никогда не здоровалась и не разговаривала. Молча приходила утром, хмурая, и молча уходила вечером.

Полипова на это лишь усмехалась, затем усмехаться перестала, тоже начала хмуриться. Иногда, отвернувшись к окну, о чём-то подолгу думала, глядя, как ветер треплет за стеклом листья деревьев. Теперь Елизавета Никандровна, изредка взглядывая на неё, усмехалась.

— В конце концов, это пытка! — не выдержала Полина Сергеевна. — Что вы всё молчите, как…

— Я могу и разговаривать, — ответила Савельева. — Но только на одну тему. О том, как ваш муж, Полипов Пётр Петрович, выдавал царской охранке моего мужа.

— Что-о?! — поднялась со своего стула Полипова, вытянулась.

— Он был провокатор. Я это отлично знаю. И вы тоже. И я хочу, чтобы вы подтвердили это письменно.

— Вы сумасшедшая! — изменившимся голосом воскликнула Полипова.

— Других доказательств нету, — продолжала Елизавета Никандровна. — Но вы-то знаете… И вы всё это опишете. Не сейчас, так завтра. Не завтра, так через неделю. Через месяц, год, пять лет! А я буду ждать! Терпеливо ждать…

— Сумасшедшая! Сумасшедшая!..

Елизавета Никандровна пожала плечами и опять продолжала молчать. И таким образом шли неделя за неделей.

Пытка эта была обоюдная, и неизвестно ещё, для кого тяжелее. Дома Елизавета Никандровна сваливалась иногда замертво, пила сердечные капли, но никому, в том числе и сыну Юрию, который собирался к отъезду на фронт, старалась этого не показывать.

Она его проводила, и пытка эта стала для неё ещё страшнее. Но получить доказательства провокаторской деятельности Полипова от его жены всё-таки надеялась, была уверена, что та не выдержит. Заведующая библиотекой даже как-то спала с тела, при виде её менялась в лице, по щекам начинали ходить нервные пятна. Елизавета Никандровна лишь усмехалась безжалостно. Но, увлёкшись, не рассчитала своих сил…

Первой нарушила молчание Полипова. Это случилось дня через три после того, как Елизавета Никандровна проводила Юрия на фронт. Все эти дни она вспоминала, как он уезжал, как прощался с ней, и иногда тихонько плакала.

— Вот вы меня подозреваете… устроили мне чудовищную пытку. А я, хотя у меня никогда не было детей, понимаю вас и сочувствую, — сказала Полипова.

— Я не подозреваю, я твёрдо уверена, что ваш муж был провокатор, — тотчас ответила Савельева. — Берите бумагу и описывайте всё…

И тут Полина Сергеевна не выдержала. Все нервы её враз оборвались, будто по ним ударили острым ножом. Откинув стул, она щукой метнулась к Савельевой, закричала, захрипела, не помня себя от ярости: