Вечный зов (Том 2)

Но злилась она не на солнце, не на тяжелую работу. Как она ни тяжка, скоро должна была кончиться, их послали в колхоз до первого августа. И злилась не на Володьку, Лидку, или Майку, или даже Димку, а так, неизвестно даже и на кого или на что. Жизнь ее до той зимней ночи, когда мать затеяла побелку дома, а потом все они вповалку легли спать на полу, была в общем простой и легкой, несмотря на тяжкое время эвакуации и устройства на новом месте, у чужих людей, в этой Шантаре. Каждый день приносил что-то новое, хорошее и интересное, другие, незнакомые люди становились знакомыми и близкими, война, казалось, скоро кончится и они уедут обратно на Украину, под Винницу. Туда же вернется отец, на старом месте построит дом, все вместе они посадят сад, будут поливать деревья, чтобы они быстрее выросли, зацвели... Думать и мечтать обо всем этом было приятно, и хорошо было разговаривать с Димкой о таком недалеком времени.

- А приедешь... приедешь ты потом к нам в гости под Винницу? - спрашивала она у него.

- Дак ты... сад сперва вырасти, - почему-то мешаясь, говорил он.

- Он сам вырастет. Мы только посадим. Весной он будет белым-белым! А ты в это время к калитке подходишь... Или нет, лучше осенью, когда на каждой ветке во-от такие яблоки будут! А я почувствую, что ты подходишь...

- Это как же ты почувствуешь? - опуская голову, будто заметив что-то на земле, спрашивал Димка.

- А так... - И она, непонятно даже отчего, тоже мешалась. - Догадаюсь - и все.

Такие разговоры порождали неловкость. На Димку глядеть было стыдно. Но сердце у нее приятно волновалось, и расставаться с ним не хотелось.

Все кончилось в ту злополучную ночь...

* * * *

...Ганка облилась жаром, когда поняла, что Димка лег на пол рядом с ней, но сразу же сделала вид, что спит, но не спала и не уснула в ту ночь ни на секунду. Она слышала, как Димкина рука легла на ее волосы, рассыпанные по подушке, как его пальцы пугливо дотронулись до ее шеи. "А мама... если мама все увидит?!" - прожгло ее насквозь, но затем в голове зазвенело, потому что Димкина ладонь коснулась ее груди. Ей хотелось от испуга пронзительно закричать, вскочить и от стыда забиться куда-то в глухую щель, под землю, в кромешную и вечную тьму, но капелькой сознания она понимала, что кричать и вскакивать нельзя, она не то простонала, не то пробормотала что-то и торопливо повернулась к спящей рядом матери. Димкина ладонь осталась у нее на плече, он ее не убирал всю ночь. "Интересно, почему он не убирает руку? - думала она до самого рассвета, чувствовала, что он тоже не спит. - Рассветет - и мать увидит... Или Андрейка... или еще кто".

Она думала об этом испуганно, но в то же время ей не хотелось, чтобы он убирал руку.

Еще она думала, что утром посмотрит на Димку как ни в чем не бывало и сделает вид, что спала мертвецким сном и ничего не слышала. Но оказалось, что теперь посмотреть на Димку не так-то просто, лицо, шея, кажется, все тело само собой заливалось краской.

С той ночи все изменилось, весь мир изменился. Она раньше недолюбливала за что-то Николая Инютина, он казался ей взрослым дядькой, способным на какую-нибудь гадость, но теперь вдруг почувствовала, что с ним легко и просто, что он, хоть и относится к ней немножко свысока - ну как же, на два класса выше учится! - человек сердечный и добрый и обидеть ее не собирается. Он вечно был занят разными необыкновенными и таинственными делами - что-нибудь строгал, пилил, изобретал, и всегда у него можно было увидеть что-то интересное. Однажды, зайдя к Лидке с Майкой за учебником, она увидела посреди комнаты деревянную клетку, а в ней двух зайцев. Один из них, как и положено зайцу в зимнее время, был белым, а другой серым. Николай, склонившись над клеткой, совал туда соленый капустный лист, на дне клетки лежали свежие морковки. Дочери учительницы стояли рядом и наблюдали за его занятием.

- Ой! Откуда ты их взял?! - воскликнула Ганка.

Инютин поглядел на нее, усмехнулся.

- Чего откуда? Поймал...

- Где? Как?

- В Громотушкиных кустах. Петлей, - пискнула Майка. - Варварство это! Видишь, нога у зайчихи перевязана. Ногой в петлю попала.

- Чего варварство? - бросил Инютин. - Испокон веков есть такой вид охоты...

- Больно ж ей! - сказала Лидка.

- Я вылечу. Она уж приступает на нее. Жрать, заразы, только не хотят. Морковку вон не жрут. Капусты им, видать, надо. А свежей нету. Соленую, может, будут, думаю. А? - повернулся он к Ганке.

- Не знаю... А почему этот заяц серый?

- То не заяц. Это кроль. Я его временно у деда Харитона попросил. На расплод.

- На какой расплод? - хлопнула Ганка ресницами.

Инютин по своему обыкновению усмехнулся - темнота, мол, не соображаешь. Затем согнал улыбку, почесал горбатый нос.

- Это зайчиха, а это кроль, говорю. Я их хочу скрестить.

Ганка еще похлопала ресницами, отчего-то сильно покраснела.

- Дурак ты! - сказала она обиженно и выскочила из дома.

Это было еще до того случая с Димкой, в самом начале зимы. При каждой встрече потом с Николаем она невольно вспоминала его зайцев, его слова: "Я их хочу скрестить" - и, наклонив голову, торопливо пробегала мимо.