- Да, он где-то в армии, Полипов, - проговорила Елизавета Никандровна, не отвечая на его вопрос. - Ах, товарищ Кружилин, товарищ Кружилин...
Она умолкла, задумавшись, и Кружилин ее не тревожил, ожидая дальнейших слов.
Дождь за окном, кажется, кончился, утих, весело затрещали воробьи, неугомонные маленькие птицы, может, и глупые, но без которых жизнь на земле была бы намного беднее. Воробьи в представлении Кружилина всегда были связаны с появлением солнца, их беспорядочный крик по утрам был особенно яростен на солнцевосходе. И вот сейчас Кружилин ждал появления солнца, и точно, через минуту, а может, и меньше тугие солнечные лучи проломили где-то облака, ударили по стеклам и желтыми пятнами обрызгали побеленную стенку за спиной жены Антона, растеклись по крашеному полу.
- Он где-то в армии, - повторила Елизавета Никандровна резко, глянула на Кружилина почти враждебно. - А вы знаете, он... - Голоса у нее не хватило, она задохнулась и, сильно вытянув шею, глотнула воздуха. И вдруг воскликнула резко: - Это он выдавал Антона царской охранке! Он, он!
Последние два слова она выкрикнула истерично, маленькое лицо ее пошло пятнами, щеки и губы затряслись. Поликарп Матвеевич, вспомнив, как били ее сердечные припадки, встревоженно поднялся. А она в эту же секунду осела, упала на стул, худенькие плечи ее мелко тряслись.
- Успокойтесь, Елизавета Никандровна! - Он неловко, неуклюже подошел к ней. - Очень прошу вас. Не надо...
Она, рыдая, взяла полотенце со стола, прижала к глазам.
- Хорошо. Вы не беспокойтесь... Не беспокойтесь.
Плечи ее еще вздрагивали, но Кружилин по каким-то неясным и необъяснимым для себя признакам понял, что это не сердечный припадок, что ничего худого не случится.
- Вы поняли, что я сказала? - негромко спросила она.
- О Полипове?
- Да, о нем. Он был хитрым провокатором!
- Но... Елизавета Никандровна... как это доказать? У вас есть что-нибудь?
Подбирать слова Кружилину было трудно.
- Доказательства! Ах, боже мой, какие теперь могут быть доказательства?! проговорила она, вытирая полотенцем глаза, но относительно спокойно.
- Да, конечно, - вымолвил Кружилин, не то соглашаясь с ней, что доказательств за давностью лет быть не может, не то упрекая ее за горячность и необдуманные слова. - Вот видите.
- Нет, я знаю... Впрочем, вам, конечно, странно такое вообще услышать. Вы же не знаете... ничего. Как мы жили и боролись...
- Почему же? Хотя, конечно, очень мало. Из рассказов Антона Силантьевича, Субботина...
Елизавета Никандровна вздохнула, положила полотенце себе на колени.
- Нет у меня никаких доказательств, Поликарп Матвеевич. Но я уверена... Тогда, до революции, едва Антон оказывался на воле, его местонахождение быстро становилось известным царской охранке. И его брали всегда неожиданно, быстро, его находили даже в таких местах, о которых, как говорится, ни одна собака не знала... Но как-то же его находили! Как? Это мне всю жизнь не давало покоя. Я всю жизнь раздумывала, сопоставляла, анализировала... Знала о его местонахождении, конечно, всегда я. Знал Субботин Иван Михайлович. Еще кое-какие товарищи... Я снова и снова, раздумывая о том или другом аресте Антона, - а я-то помню все их наперечет! - вспоминала тех, с кем он тогда общался, кто знал его местонахождение. И я всех подвергала своеобразному рентгену. Не мог ли тот, не мог ли этот быть провокатором? Нет, вы знаете, нет... К такому выводу приходила я. И вот, как говорится, по принципу исключения всегда оставался Полипов...
Говорила теперь Елизавета Никандровна хотя и сбивчиво, но ровным и спокойным голосом, а Кружилин отлично понимал ход ее мысли.
- А... сам Антон? Вы когда-нибудь говорили с ним... об этом?
- Нет. Я боялась. Чего, вы спросите? Это не так просто объяснить. Не все в жизни бывает так просто объяснить... Полипов был... неравнодушен ко мне в молодости. - Елизавета Никандровна немного смутилась. - Сейчас это, конечно, трудно предположить... И я не решалась.
Она умолкла. За окном все орали воробьи, Елизавета Никандровна будто прислушивалась к их трескотне, пыталась разобрать их заполошный язык. Солнце заливало всю кухоньку своим щедрым светом, горячие и тугие лучи били в закрытые двустворчатые двери, ведущие в комнату, где спал Юрий, сильно давили в них, и казалось, что обе створки сейчас поддадутся этой солнечной силе и медленно раскроются.
- Я сказала - это всю жизнь не давало мне покоя... Это не совсем так, снова заговорила Елизавета Никандровна. - За многие годы я так устала от всех этих дум, бесполезных и бесплодных, что решила забыть... заставить себя забыть о прошлом... И обо всем. Что толку? И заставила. Это было еще до войны, когда мы жили в Харькове, потом во Львове. Ну, а потом война. Антона назначили директором этого завода... Я приехала с сыном сюда - и обомлела. На перроне стоял... встречал меня тот, кто не давал мне столько лет покоя, о ком я заставила себя больше не думать! Что это? Рок судьбы? Невообразимо... Опять, опять этот человек стоял на пути Антона! На нашем пути. Я чуть не упала в обморок. И все прежнее ко мне вернулось...