Вечный зов (Том 2)

- С центральной усадьбы возим, - пояснила конопатая девушка.

- Простудитесь. Что ж вы так легко одеты? - задал Хохлов ненужный вопрос.

- А баба весной всю одежку долой, - немедленно донеслось с брички. - Чтоб всякий мужик сразу глаз положил.

Хохлов, как всегда в таких случаях, смутился. Вышедшая из амбара женщина, помоложе и постройней той, что стояла у брички, оглядела Ивана Ивановича с ног до головы и безжалостно пояснила: - Да мы это не про тебя. Какой ты мужик? Ты - начальник, тебе нельзя. Мы вон про деда.

Женщина кивнула в сторону хозяйственного сарая, где щупленький старичок починял тележное колесо. Хохлов оглянулся и сразу же узнал в нем бывшего райкомовского конюха Евсея Галаншина.

- И как он, дед... кладет?

- А как же! Он дед-то дед, а цены ему нет. Довольны мы... Жалко, что единственный он у нас мужик на всю бригаду. Был бы еще один, мы бы и вовсе горюшка не знали.

Конопатая девушка тоненько прыснула и зажала кулачком рот. Иван Иванович потоптался у весов, усмехнулся неловко и отошел к старику.

Евсей Галаншин еще прошлой осенью попросил расчет у Кружилина.

- Кости ноют, Поликарп, в землюшку родимую, кажись, запросились, - сказал он, утонув в мягком кожаном кресле перед секретарским столом почти с головой. - Поконюшил я у тебя, отпусти... Где родился, там и помереть хочу. Своим паром кости свои хочу туда донести.

- Нехорошие мысли у тебя, Евсей Фомич, - качнул совсем поседевшей головой секретарь райкома. - Зачем раньше времени? Побегаешь еще по земле.

- Походим, что ж, сколько бог даст, - сразу согласился Евсей. - Но конюшить уж тяжко. А там, у Панкрата, где посторожу, где поддержу... А ему все в помощь.

Переехав в колхоз, он поселился во второй бригаде, облюбовав себе каморку в одном из домов, сам сложил там печь с большой лежанкой, помогал животноводам - нынешней зимой держали тут около сотни коров, - следил, чтобы бабенки не оставили где по неосторожности или усталости огня.

- Ну, бабы у вас! - сказал Хохлов Галаншину, подходя. - Прямо краску теперь с лица не отмою. Здравствуйте, Евсей Фомич.

- Здорово живешь, Иван Иваныч... Бабенки что! Им хоть словами нагуляться... - Дед Евсей отложил молоток, которым натягивал железную шину на колесо. - Ну что там у вас, в райкоме-исполкоме?

- Что ж... К севу вот готовимся.

- Поликарп Матвеевич что там? Тоже, как ты, с тела сошел?

- Разве я похудел?

- Попра-авился!

- Да не знаю... Мы каждый день видимся. Оно потому и не замечаем, может.

- Да ты садись вот на чурбачок. В ногах правды нету.

Хохлов сел, окинул взглядом бригадные обветшалые строения. Женщины разгрузили бричку и теперь закрывали широкие двери амбара. Возле стряпки несколько женщин чистили и потрошили рыбу, мелькала повариха, и один раз появился сам Панкрат Назаров, что-то сказал Анне Савельевой и скрылся.

- Про сына-то Поликарпа, Василия, известно что, нет?

- Вроде ничего не известно. Погиб, наверное.

- Ну да, ну да... Может, и пророс уже где ковыльком-горюном.

Иван Иванович вздрогнул.

- Как вы сказали?

- Может, говорю, где уже новая сединка по нем, по Василию, на земле пробилась, - грустно вымолвил старик. - Горе да утрата голову человеку забеливают. И на лике земли то же происходит. Все мы у нее сыны да дочки. Всех жалко ей.

- Удивительно...

- Чего?

- Да вот то, что говорите вы, Евсей Фомич.

- А-а... Это так, - кивнул старик. - Это отец мой...

Дед Евсей на полуслове умолк, стал глядеть куда-то перед собой - не на землю и не на небо, а так, в пространство, и в глазах его, старых и изношенных, была какая-то дума, грустная и вековая. Иван Иванович вдруг почувствовал, что нельзя, не надо прерывать эту его думу ни словом, ни движением, потому что будет это кощунственно. И сидел не шевелясь...

Наконец взгляд старика медленно притух, он опустил глаза на недоделанное колесо, потрогал его усохшей давно уже рукой и жиденько вздохнул.