Вечный зов. Том I

«Вечер уже», — понял Фёдор. Он не раз видел этот лучик и знал, что утром он перечёркивал чердак сверху вниз, в полдень тянулся прямо от одного края дощатой крыши до другого, а к вечеру полз вверх.

Было душно, пахло пылью и сухими берёзовыми вениками, которые связками висели под самой крышей.

Фёдор прислушался — в избе стояла тишина. Только на улице, рядом с избой, кричали ребятишки. «В бабки играют, — определил Фёдор, различив голос младшего брата. — Опять Ваньке под зад ботинком даст Инютин этот, сволочь, ежели проиграет. Ишь как орёт…»

В голову ему плеснулась злость. «Распинался, паршивец такой… Я те отверну за Ваньку нос вместе с головой! Запищишь!» Одновременно с этим Фёдор вспомнил, как душил его вчера утром Кафтанов своими ручищами. «Гад-поросятник! — больно застучало у него в висках, гнев и обида захлестнули Фёдора. — Всё бы вам под зад нас да за горло… Привыкли, сволочи… Вон, шею не повернуть, всю покорябал когтями. Ещё бы маленько — до хрящей продрал. Ну, погоди, погоди, я тебя тоже как-нибудь за горло-то ухвачу…»

Фёдор пощупал шею. Раскорябанные места присохли, но во время сна короста в каком-то месте, видимо, оторвалась, и, едва Фёдор коснулся шеи пальцами, кожу сильно защипало. Это ещё больше распалило его. «Ишь, обезьяна волосатая, изуродовал как! Нет, погоди, и я тебя ухвачу за жирную шею, не так ещё раскровеню… А то — где Антон! Найдёте вы его, как же… Разевайте рот пошире, чтоб мимо не пролетело…»

Искорка гнева, вспыхнув по случайности (не услышь он ребячьих голосов, может, и не вспыхнула бы), разгоралась в целый пожар. Фёдор не помнил уже, что совсем недавно завидовал разгульной жизни Кафтанова, что где-то внутри копошились, неясно волнуя, различные жизненные планы, что он готов был служить Кафтанову, который обещал сделать из него человека…

Сейчас всё это застилали обида и гнев. Он и не подозревал в себе до настоящей минуты таких чувств. «К Антону быстрей надо, — думал он. — Сказать, чтобы уходил с пещеры… Как же это я? Надо бы с утра прямо, не сдох бы, ещё не поспавши… Чугунка не чугунка, а ежели и вправду батю в такие шоры возьмут, что проговорится? Вот тогда-то обрадуется Кафтанов, раззявит волосатый рот, ежели поймают Антона. Ну, нет, выкусишь у меня…»

Фёдор слез с чердака. Услышав шаги в сенях, Устинья выскочила из избы.

— Ты? Я думала, господи… На задвижку я сейчас…

— Тихо, мама… Ваньку зачем на улицу пустила?

— Так Инютина Демьяна разов пять парнишка торкался — айда да айда в бабки играть. «Чо, грит, сёдни сидишь, как домосед?» А сам зырк да зырк по избе. Я грю: «Иди, Ванюшка, поиграй», а то ещё, думаю, подумает… Да ничего, он, Ванька, смышлёный, не скажет…

— Что ж, ладно, — сказал Фёдор. — Собери чего там для Антона. Я сейчас к нему…

— Федюшка?!

— Ничего, я задами, а там по кустам, по балкам…

…Через несколько минут Фёдор, прижимая к боку узелок с булкой хлеба и куском сала, проскользнул через огород, махнул за плетень, в заросли дикого конопляника, полежал там и по пустынным переулкам побежал за деревню.

Всё вроде было хорошо, никто его не заметил. За деревней, по травянистому овражку, он дошёл почти до Громотухи и зашагал по-над берегом к Звенигоре, уминая на ходу мягкую краюху и время от времени оглядываясь.

Раза два или три он замечал сзади и сбоку от себя одинокие фигуры каких-то людей. Но они были далеко, в полуверсте, если не больше, и Фёдор не волновался. Мало ли какие люди бродят по степи…

Заволновался он, когда, подходя уже к Звенигоре, почти к самому ущелью, оглянулся и увидел сзади верхового. «Инютин Демьян!» — обожгло его. Человека на коне закрывала тень, отбрасываемая скалой, лица всадника было не различить. Но глаза у Фёдора были зоркие, и деревяшку вместо ноги он всё-таки разглядел.

Фёдор растерялся и побежал. Ему надо бы уж идти да идти мимо ущелья и мимо Звенигоры, а там придумал бы что-нибудь — куда шёл и зачем, — но он побежал, выдав себя этим с головой. Инютин гикнул и скоро догнал его, чуть не стоптав, как раз у входа в ущелье. Загородив дорогу конём, он сполз на землю, высморкался.

— Суразёнок паршивый, — сказал он совсем миролюбиво, опростав обе широкие ноздри. — Я ить знал, что ты ещё ночью домой приполоз. Матка-то твоя, как мышь, возле дома шныряла, а на лице всё написано. Антиресно было только, совсем каторжник ваш с этих мест убрался али припрятали где его. Ежели совсем, ловить нам его бесполезно, ежели нет — беспременно жрать ему понесёшь. — Инютин вырвал из рук Федьки узел и стал разматывать.

Сзади подбежал, запыхавшись, унтер-офицер Дорофеев. С него ручьями лил пот, он сдёрнул фуражку — мокрые волосы его аж дымились.

— Что вам надо? — опомнился наконец Фёдор, крутнулся на дороге:

— Не балуй-ка, парень, — сказал Дорофеев и расстегнул кобуру. — Догоню всё равно из этой штуки.

— Да что привязались-то? Я в Шантару, про батьку узнать…

— Уф! — опустился Дорофеев на каменный обломок возле дороги. — Замытарил ты нас, Инютин, со своей слежкой. А беглый, поди, уж за сто вёрст отсюда…