Вечный зов. Том I

— Любит, я-то знаю… Оттого и терпит мое… мое распутство. За терпение я ему лишь одно обещала — детей только, мол, от тебя буду рожать, не сомневайся. За остальное — не взыщи. А Федора не трогай. Тронешь его хоть пальцем — уйду от тебя. Он и не трогает. И с меня поначалу не взыскивал, скрипел зубами, а терпел. Потом бить начал. Напьется — и до полусмерти исколотит. Я терпела. Что ж, я понимала, каково ему…

Вера слушала, все больше изумляясь открывавшимся ей сложным глубинам человеческих отношений.

— Но как же это, мама, так? — спросила она полушепотом. — Когда же ты так полюбила? И почему? За что?

— Когда? Почему? За что? — печально переспросила Анфиса. — Разве это объяснишь? Все перепуталось, переплелось, сбилось в тугой комок — теперь ни расплести, ни размотать, ни расчесать. Да и не к чему это делать. Все было бы хорошо, если бы Федор на мне женился. А он — на Анне. А я не знаю, со зла ли, с отчаяния ли за Кирьяна вышла.

— А ты любила… отца, когда выходила-то? — спросила спокойно и раздумчиво Вера. И, почувствовав, что мать медлит, вдумываясь, видно, в ее вопрос, добавила: — Хоть маленько-то любила?

— Маленько, может, и любила. Но я еще не знала, что Федора так люблю. Или, может, думала, что оно пройдет, покровоточит сердце да зарубцуется, пеплом покроется. А оно заполыхало еще жарче. А то бы разве я вышла за Кирьяна? И вообще, за кого-то…

Они лежали обе на спине, разговаривали вполголоса, и обе смотрели на мерцающие в полутьме кроватные шарики. Они по-прежнему поблескивали тускло и неярко, а потом вдруг потухли быстренько, один за другим, — луна, видимо, уплыла в сторону, и ее бледные лучи не доставали теперь окошка.

— Я ни о чем таком не говорила, дочка, с тобой никогда, — продолжала Анфиса, когда шарики потухли. — А сейчас, гляжу, лежишь, вздыхаешь.

— Ну так что? Смешно все-таки — старик влюбился.

— Не ври, Вера! — построже сказала Анфиса. — Этот старик — Алейников! В районе-то страшнее его нет начальника. И я чую — завиляла твоя душонка от соблазна.

— Куда завиляла? Какого соблазна?! — почти с искренней обидой воскликнула Вера. — Что придумываешь?

— Я не придумываю, Верка, — вздохнула Анфиса. — Она у тебя вообще вроде вилюшками пошла.

— Интересно… Я не знаю, прямая она у меня выросла или вилюшками. А ты знаешь.

— А со стороны всегда виднее. В общем, гляди… Обзаришься — потом локти будешь кусать, ежели к Семену у тебя настоящая любовь.

— А она бывает, настоящая-то?

Анфиса, кажется, перестала даже дышать. А дочь продолжала насмешливо и безжалостно:

— И что такое — настоящая? Ты к Семкиному отцу бегаешь и думаешь, что у тебя настоящая… А оно все не так, все проще. Тебя тянет просто к мужику сильному, удачливому, зацепистому в жизни… С досады бегаешь, что вышла за размазню какого-то, а не за мужика. Чтоб отомстить ему…

— Верка! — Анфиса рывком села на кровати.

— Чего — Верка? — поднялась и Вера. — Зачем кричишь? Разбудишь всех. Анфиса посидела безмолвно, тихо опустилась на подушку, до самого подбородка натянула одеяло.

— Вон ты, оказывается, какая выросла?! А мне-то, дуре, невдомек…

— Ну, так знай теперь, — сказала Вера спокойно.

Анфиса полежала не шевелясь минут десять-пятнадцать, откинула одеяло, спустила ноги с кровати.

— И как же теперь ты… с Семеном?

— Что с Семеном? Не облезет, ежели что… Но я сказала — не знаю еще. Погляжу.

Анфиса всхлипнула раз-другой.

— Опять… — насмешливо произнесла Вера. — Тебе-то что волноваться? Не тебе решать…

— Да как ты можешь… Как ты можешь? — Анфиса не договорила, захлебнулась в слезах, замолчала, но дочь поняла ее с полуслова.

— Так и могу… Потому что Семка, он… Я думала, он в отца… А он вроде в отца, да только в моего… Когда я поняла это, подумала: свадьбу нашу отложить бы, что ли. Тем более что война. В общем — договорились отложить. Но все-таки до конца я с ним все обрывать не хочу… Не хотела пока. Да и сейчас — надо еще поглядеть поближе, что он такое, этот Алейников.

Анфиса ждала, когда дочь выговорится и замолчит, а потом встала и пошла в кухню, на свою кровать. Но у двери остановилась и произнесла чужим, незнакомым голосом:

— Глядеть гляди, а Семкину жизнь я тебе калечить не дам. Я объясню ему, какая у тебя душонка, чтоб он знал…

— Не смей! Ты… слышишь?! — воскликнула Вера, сорвалась с кровати, подбежала к матери, шлепая по полу голыми ногами, взяла ее крепко за плечи. — Не вмешивайся, понятно? Иначе… иначе…

— Что иначе?

— Не знаю… Но нехорошо будет… На всю жизнь врагами сделаемся. Ты ведь меня не знаешь еще, мама…

— Это правда, я тебя не знала еще, — сказала Анфиса и вышла.

* * * *

На другой день после сватовства Вера весь день безвыходно просидела в своей рабочей комнатушке. Ей казалось почему-то, что все сотрудники райкома знают уже о необычном предложении Алейникова, поглядывают на нее с удивлением и любопытством. Когда ей приносили какую-нибудь работу, она брала ее молча, не поднимая глаз, а пальцы ее подрагивали.