Вечный зов. Том II

— Не надо, — вяло отмахнулся Семён и медленно, с трудом разогнулся, встал на снарядный ящик, выглянул за бруствер.

Иван тотчас схватил Семёна за ремень и что есть силы рванул вниз. И вовремя — в ту же секунду щёлкнул внизу выстрел, пуля сорвала пыльную плёнку с гребня бруствера как раз над тем местом, где только что была голова Семёна, и, прошив пустой воздух, с визгом ввинтилась куда-то в небо.

— Совсем, что ли, ополоумел?!

Лицо Ивана было измученным, усохшим, землисто-серым. Семён поглядел в это лицо, потом на гребень бруствера, в котором пуля прочертила отчётливую канавку.

— Почему они нас?.. Ведь нас всего четверо.

— Они не знают, сколько нас тут. А если бы знали…

— Ну да, — кивнул Семён, всё думая о матери, о Наташе и об Ольке Королёвой. Он думал о них весь остаток ночи и всё утро, они все странным образом представлялись ему людьми малознакомыми, существующими где-то в другом далёком и нереальном мире. И неизвестно, непонятно было, зачем они там существуют, почему они встретились когда-то на его пути, особенно Наташка, девчонка с измученными глазами. Эта Наташка родила, кажется, от него дочь. Родит, может быть, и Олька Королёва, но какой в этом во всём смысл?

Временами сознание прояснялось, и тогда он, вспоминая недавние свои мысли, весь холодел: «Что за чертовщина, умом, что ли, действительно трогаюсь? Наташка жена ведь, и мать есть мать. Но как они там и что с ними? И как же у меня произошло это с Олькой?»

А потом снова всё смешалось, его охватило полное безразличие ко всему, что происходило когда-то и что происходит сейчас.

— Ну да, — повторил он, — они всё равно полезут рано или поздно.

— А покуда ляг, Семён. Я плащ-палатку вот принёс. Вот тут ляг, в воронке. Тут не печёт. Тебе отдохнуть надо.

— Надо, — согласился Семён. — Что-то у меня, дядя Иван, в голове…

— Отойдёт. После контузии бывает.

— Выберемся мы отсюда?

— А как же! Не в таких мы с тобой, Сёмка, переплётах бывали. Звезда наша удачливая. И теперь вывезет.

Говоря это, Иван расстилал плащ-палатку в глубокой яме. Крупнокалиберный снаряд когда-то угодил прямо в траншею, разворотил её почему-то не по окружности, а полукольцом к вершине холма. Бруствер траншеи сделался ещё выше, он-то и прикрывал единственное уцелевшее орудие из всей батареи, заметить его снизу было не легко.

— Правда? — с детской надеждой спросил Семён.

— Ясное дело. Давай ложись.

Семён покорно, с каким-то удовлетворённым, успокоенным выражением лица лёг. Прикрыл глаза, но тут же открыл их, поглядел на Ружейникова, который держал в руках принесённый Иваном котелок и ел кашу.

— А он говорит — сосенки-ёлочки…

— Мало ли чего! Я тоже так думал. Немца мы три раза отбили, отобьём ещё… А тут, гляди, наши двинутся. Фронт же весь в наступлении. Отбросят немцев! Это они случайно прорвались и отрезали нас.

Ружейников что-то хотел сказать. Иван, заметив это, сделал ему знак рукой. Тот лишь усмехнулся, молча протянул котелок Магомедову.

Семён лежал без движения и глядел в блёклое небо. Затем встрепенулся и сел, вынул из нагрудного кармана перемятый листок.

— Дядь Ваня… Я письмо Наташке написал. Тут об Ольке… и обо всём. Я не подлец всё же. Я не хочу её обманывать. Так случилось, но я… я не хотел Наташку тоже обижать. Хотя, наверно, ей это не понять. Но пусть знает, пусть знает… Ты ей пошли это письмо, если чего со мной. Обещаешь? А останусь жив, сам всё ей расскажу. Я её люблю, Наташку. Потому и расскажу всё…

— Ладно, давай, — помедлив, сказал Иван, взял листок, не читая спрятал тоже в нагрудный карман гимнастёрки, застегнул медную пуговицу. — А теперь спи. Как чего, я тебя разбужу.

Семён, отдав листок, какое-то время ещё глядел в небо. Потом медленно стал прикрывать веки. И едва прикрыл, задышал спокойно и ровно, провалился в сон, бездонный и глухой.

— Слава богу, — произнёс вполголоса Иван, поднялся с колен, подошёл к Магомедову. Тот протянул ему котелок с остатками каши. — Должон оклематься парень.

— Контузия-то тяжёлая вроде, — качнул головой Ружейников. — Но перепонки целые. Это хорошо, что ты его успокоил… Сколько у нас гранат-то, Магомедов?

— Сорок две штуки ещё. Мы с Савельевым ночью все немецкие автоматы собрали. Снарядов полно.

— Снарядов хватит. Артиллеристов нету, — сказал Ружейников, опять подходя к стереотрубе.

— Нас трое…

— Почему же? — Иван быстро опрастывал котелок. — Семён с пушкой тоже умеет обращаться.

— Значит, все четверо артиллеристы. Если он отойдёт, Савельев… Ума не приложу всё же: почему они нас в живых оставили? Ага, теперь понятно. — И Ружейников тяжело вдруг задышал. — Теперь понятно! Погляди, Иван Силантьевич…

Иван прильнул к стереотрубе, и жаркая волна, опаляя всё внутри, прокатилась по телу, ударила в череп.