Фёдор с опаской, даже со страхом относился к этому человеку, недавно появившемуся в Шестокове, вроде бы старому знакомцу Лахновского и Лики Шиповой. Удивило и поразило Фёдора не это и даже не то, что он, объявившись, начал в открытую пьянствовать и развратничать с Леокадией, нисколько не боясь гнева Бергера. У Фёдора защемило противно сердце, когда Валентик, узнав, что Лахновский раскроил Шиповой череп тростью, с кривой ухмылкой произнёс:
— Зря поторопился. Поручили бы мне с ней заняться — она бы через час у меня как миленькая заговорила и во всём призналась.
Фёдор никогда не вступал с этим кривоплечим человеком в разговоры и сейчас лишь неопределённо пожал плечами.
— Наше наступление, кажется, задохнулось, не получилось. Русские к Орлу рвутся, — произнёс Валентик.
Фёдору хотелось сказать: «Это и дураку ясно, что к Орлу, а не от Орла» — но не осмелился.
— Ничего, отгонят, — промолвил он.
— Да, отгонят… — несогласно, насмешливо вздохнул Валентик, и Фёдор, чувствуя провокацию, промолчал.
— Чего же не опровергаешь? — спросил Валентик жёстко.
— Вот что, хороший такой, — повернулся к нему Фёдор. — Пошёл бы ты в…
И поднялся.
— О-о! — протянул Валентик даже удовлетворённо, тоже встал, положил тяжёлую, как камень, руку ему на плечо, стал давить вниз.
Рука была тяжёлой, но Фёдор чувствовал — несильной. Валентику этому не только не прижать к лавке его, но даже не пошатнуть. И если бы сейчас развернуться и звездануть Валентика в грудь, она бы только хрястнула, сам бы он вмазался в стену и осел по ней на землю, уже мёртвый. И желание такое возникло у Фёдора, но он не сделал этого, покорно сел.
— Откуда же ты родом, Фёдор Силантьевич? — спросил Валентик таким тоном, будто ничего и не произошло.
— А оттуда… куда тебя только что послал.
— Грубиян ты, — усмехнулся добродушно Валентик. — Невоспитанный человек. А я личное дело твоё смотрел. Интересное…
Фёдор повернулся, полоснул его взглядом, но ничего пока не говорил.
— Путал ты, путал там… в своей автобиографии.
— Ничего не путал. Чего там запутанного?
— До войны… не в Шантаре ты жил? Деревня такая есть в Сибири.
В автобиографии, которую Фёдор составил ещё в Пятигорске, давая подписку служить немцам, он ни словом не обмолвился о Шантаре, смешал правду с вымыслом. Зачем он это сделал, Фёдор ни тогда, ни сейчас объяснить не мог. О последствиях его измены для Анны в случае чего он не беспокоился, о детях даже не подумал. А вот взял да и насочинял чёрт-те что. Всё это Фёдор помнил. И поэтому сейчас при упоминании Шантары невольно дёрнулся, вскочил. И только потом понял, что выдал себя с головой.
— Тебе что? — тяжко выдохнул он. — Какое дело?
— Сядь ты, — попросил тихо Валентик.
Грузовики, набитые солдатами, с рёвом трогались с места один за другим. Из подвального этажа казармы выбежал Садовский, что-то сказал штандартенфюреру и юркнул обратно. «Если не прикончил, то сейчас прикончит Подкорытова», — машинально отметил Фёдор, лихорадочно размышляя: откуда же о Шантаре знает этот мозглявый человек, откуда?
Грузовики с солдатами уехали — Лахновский оказался, выходит, прав, где-то за Шестоковом шёл бой с партизанами, и вот потребовалось подкрепление. И это отметил Фёдор попутно и даже усмехнулся невесело: «Всё, как змей, чует». Три взвода по двадцать пять человек в каждом ещё с вечера были отправлены к месту выхода на связь с Метальниковым, три были брошены им на помощь, в Шестокове осталось теперь из всей «армии» Лахновского сорок девять человек, включая специальный взвод охраны, Фёдора, Валентика и самого Лахновского. Да ещё немецкий гарнизон из пятнадцати солдат, Майснер, Кугель и человек двенадцать из штаба «Абвергруппы», если считать и шифровальщика, и радиста, и повара. Всего около восьмидесяти человек. Это тоже была сила немалая, способная защитить Шестоково, если какая-то группа партизан, как предполагал Лахновский, вздумает напасть одновременно и на деревню.