Вечный зов. Том II

Это, видимо, понимал и немецкий летчик и, будучи уверенным, что катер неминуемо должен сбавить ход, мгновенно рассчитал, в какую секунду нажать ему кнопку сброса бомб. Он был опытным, тот немецкий летчик, он был мастером своего дела. Бомбы упали в десяти метрах за катером, как раз в той точке, где он и должен был находиться, если бы начал гасить скорость. Но капитан, сам стоявший за штурвалом, погасить скорость не мог, он был мертв. Его убил из своего крупнокалиберного пулемета еще первый летчик, одна пуля пробила позвоночник, другая — затылок. Когда Алейников ринулся в рубку, капитан лежал грудью на штурвале, намертво заклинив его.

В крохотной рулевой рубке, кроме мертвого капитана, никого не было, предпринять что-либо Алейников, естественно, не мог. Он даже ничего не успел крикнуть, он только обернулся, как сзади, за катером, вспучилось от взрывов бомб море. Катер был всего в нескольких метрах от подводных скал, вздыбившаяся волна нагнала его, перенесла через острые камни и со страшной силой швырнула на песок, обрушив на него одновременно несколько десятков тонн ледяной воды. Как пустая железная коробка, катер несколько раз перевернулся и, глубоко врезавшись бортом в мокрый песок, застрял в нем. Тяжелая волна накатилась еще раз, яростно хлестнула в днище, но сдвинуть катер с места уже не могла, только пошевелила.

На удивление, когда катер покатило по песку, никто не сломал ни руку, ни ногу, все отделались только ушибами. Люди торопливо начали выбираться наружу. Где-то недалеко гудели, снова приближаясь, самолеты. На счастье — опять на счастье! — луна скрылась за накатившуюся тучу, стало сразу темнее, и во мраке немецкие летчики не могли разглядеть беспомощно лежащий на земле катер. А может быть, полагали, что он потоплен. На всякий случай они прострочили из пулеметов прибрежную полосу воды и больше не возвращались.

* * * *

В оккупированную Феодосию оперативной группе Дембицкого проникнуть так и не удалось. Майор доложил об этом в Наркомат, оттуда получил, видимо, не очень радующий его ответ, целый день ходил хмурый, потом объявил:

— Приказано организовать из местного населения противодесантно-истребительный отряд с задачей содействовать сухопутным войскам в обороне побережья и препятствовать высадкам вражеских морских десантов.

Конец марта и весь апрель группа Дембицкого контролировала южное побережье Керченского полуострова. Наблюдательные посты быстро созданного противодесантно-истребительного отряда круглосуточно стояли на всех участках, более или менее благоприятных для высадки противника, и, завидев приближающиеся немецкие корабли, немедленно извещали штабы близрасположенных частей 44-й и 51-й армий и до подхода войск, случалось, по часу и больше дрались с вражескими десантниками, не давая им возможности расширить плацдарм высадки.

За несколько недель Яков Алейников превратился во что-то противоположное себе. Вначале, прибыв в недавно освобожденную Керчь, глядя на полуразрушенный город, он как-то все равно не ощущал, что оказался на фронте, куда так стремился, чтобы сбросить с себя все прошлое, забыть его, выжечь огнем. Огня не было — были новые вокруг люди, суматоха, неразбериха. Свою работу там, в занятой врагом Феодосии, он себе не представлял. Ему казалось, что, едва окажется в логове врага, немедленно каким-то образом погибнет. Он словно забыл, что был лихим разведчиком в молодости, в партизанском отряде Кружилина. Тогда он тоже нередко проникал в самое расположение белогвардейских и карательных частей. Или даже не забыл, а просто считал, что между гражданской войной и вот этой битвой с фашистами большая разница. Гражданская война казалась сейчас ему и не войной вроде, а так — игрой в войну. Ну, в крайнем случае шашку вон, да и пошел крошить. Здесь шашкой не помашешь…

Собственно, гибели он не страшился, за жизнь свою никогда не цеплялся. Ему только казалось нелепостью, что Дембицкий, пусть по просьбе начальника Новосибирского управления НКВД и по совету Субботина с Кружилиным, взял его в свою группу.

Но вскоре Яков убедился, что огня тут с избытком. В первую же попытку проникнуть за линию фронта фашисты едва их не окружили ночью и не уничтожили в пыльной степной лощине. Алейников, побледнев от какой-то внутренней ярости, чувствуя, как сердце обдирает давно забытый холодок, от которого прочищаются мозги, ум делается ясным и дерзким, с разрешения Дембицкого под покровом темноты выполз из лощинки, почти окруженной немцами, ужом проскользнул метров на семьдесят в сторону вдоль старой траншеи, по обеим сторонам которой наступали немцы. С собой взял только восемь гранат (по две в руках, а четыре сунул за ремень, по паре сбоку, чтоб не мешали ползти), автомат же свой протянул Дембицкому.

— Ты что?! — прохрипел Дембицкий изумленно, будто все остальное, что намеревался сделать Алейников, его не удивляло. — Да они тебя, безоружного, голыми руками возьмут, погибнешь там…