Летом приходилось полегче, когда дневной свет ещё во всю проливался меж домами и дорогами, не оставляя места для страха в сердце Анны Сергеевны. Она упивалась ласковым теплом; освежающим ветром с легкой прохладцей; резвящимися в поднебесье ласточками. Их шаловливость напоминала ей те годы, унесенные потоком времени, когда она хоть и не сияла благолепием, но была молода, бурлила энергией, как быстрая река Амазонка. Сам факт молодости приносил ей ощущение, что она не так дурна, с русой длинной косой и более серыми глазами, что при свете имели дополнительный голубой оттенок. На круглые щеки пятнышками ложился розовый румянец, как бутон дикой розы. Брови колосились черными линиями; зрачок, ярко очерченный, имел четкий контур. Создавала она впечатление испуганной пташки, обходительная, отзывчивая, хрупкая и низенькая, как зяблик. При виде её робких глаз хотелось взять одеяло и укрыть её, чтоб никакие наскоки судьбы не коснулись её кроткой души. Память о тех днях приносила ей тоскливую сладость и мысли сожаления. Как она провела шестьдесят один год своей жизни? Многое ли хотела вспоминать до тонкостей? И принесли ли бы эти тонкости ей истому от того, что приключились с нею? Таких моментов насчитывалось немного.
Она родилась в бедной семье тружеников; отец работал в колхозе трактористом до тех пор, пока сельское хозяйство не пришло в упадок, и колхоз развалился следом за хлебопекарней, на которой держалось село. Мать трудилась на ферме в соседнем селении и не дожила до сорока пяти, заработав тяжелую пневмонию. Братья и сестры – их было шесть – разлетелись по разным уголкам земного шара ещё до свадьбы Анны Сергеевны. Замуж она вышла в девятнадцать лет за майора тогда ещё милиции, ссор не затевала и всеми правдами и неправдами старалась сохранить уют в отношениях. Её муж, Илья Петрович, мужественный, худощавый, высокий, с большими черными глазами и очень густыми, пепельными волосами находился с ней на уровне интеллигентных допросов. Он обладал трезвым строгим характером, не уступал ни в одном вопросе: ни в бытовом, ни в политическом, всегда добивался единогласия с его рациональной точкой зрения. Лень заставляла его проводить выходные напролет, лежа на диване или сидя в уютном кресле. Он не любил азартных игр и другим в своём присутствии не позволял заниматься глупостью. "Уж лучше диван обминать" – говорил он жене. Также в чертах его стойкой натуры установилась тяга к бережливости, и он не сильно распалялся на подарки и ласковые фразочки. Презирал всё то, что позаимствовано из-за границы, хотя за транспорт, импортируемый в страну, не сильно обижался. С первых дней совместного быта Анна Сергеевна питала к нему большой почёт, видела в нём надежность и, впрочем, считала свой брак весьма удачным. При такой совокупности вялых деловых чувств любви там места не нашлось. Они мало проводили времени вместе, Анна Сергеевна тогда работала в ветеринарной лаборатории в качества младшего лаборанта, а он стремился заслужить новую звездочку на погонах. Затем появились девочки. Анна Сергеевна усмехнулась: теперь этим девочкам стукнуло по тридцать и тридцать пять лет. В общем-то память её не сильно блистала приятными моментами. На ум постоянно шли пустые отрывки, которыми особо не похвастаешь; они не для семейного застолья, очень короткие и бессмысленные, и не для шутки ради. Неужели жизнь прошла, а в ней не случилось ничего хорошего? Она напрягала разум и слегка облегчилась: у неё есть две дочери, у них свои семьи, и внуков – двух мальчиков и девочку – она очень любит, и они её любят. Только ещё слишком малы, чтобы правильно выразить свои чувства.
Думая о прошлом, Анна Сергеевна свернула к двадцать девятому дому на Парадной улице. Во дворе, окруженном со всех сторон пятиэтажными массивами, в центре находилась старая детская площадка с песочницей. По периметру её росли высокие березы; их маленькие благородные листики тихо шелестели под вежливым шепотом ветра; на них, в свеженьких скворечниках обустраивались соловьи. Анна Сергеевна дошла до второго подъезда. Там на желтой крашенной лавке расположились три пожилые соседки. Они сидели в ряд, как бравые офицеры на смотре войск. Анна Сергеевна давно водила с ними дружбу и по возможности останавливалась поговорить, считая это не сколько увлекательным, сколько необходимым условием вежливости. С важными лицами и подозревающими взглядами они развлекали себя газетными сплетнями и атмосферой происходящего вокруг.
– Ты сегодня что-то рано, – заметила Ольга Никифоровна, опираясь на трость двумя руками.
Деловитость была ярко написана на её большом красном лице с маленькими узкими глазами, что, даже когда она улыбалась, нельзя было счесть ту улыбку случаем добродетели.
– Садись, посиди с нами! – прокричала Галина Антоновна – широконосая большеротая дама, с белым лицом, в узорчатом платке и ситцевом платье в цветочек.
– Да некогда сидеть, – ответила Анна Сергеевна, останавливаясь подле них.
– А куда ты спешишь? – уточнила третья соседка, поджимая тонкие, почти прозрачные губы.