Ведется розыск

После селекторного совещания замнач райотдела Фролов, начальник уголовного розыска Есин, Ищенко, Гришанин и я отправились в прокуратуру: прокурор вызывал к себе руководство и оперсостав, работающий по делу об убийстве Коровиной. Обычно на такие доклады ходили Фролов с Есиным или даже один Есин, и то, что сегодня собирали почти все отделение, могло свидетельствовать только об одном: либо Петровский почему-то недоволен ходом работы, либо просто решил усилить надзор за розыском. Впрочем, причины эти могли переплетаться. В просторный кабинет прокурора все мы входили с некоторой робостью: Петровский был крут характером, ревностно надзирал за соблюдением законности и был скор на возбуждение дисциплинарных преследований за малейшие промахи и упущения в работе. Массивный, с неподвижным лицом, почти всегда в форменном мундире с двумя большими звездами советника юстиции в петлицах, он даже одним внешним видом подавлял собеседника, и в районе было всего несколько человек, которые могли не соглашаться и спорить с ним. К тому же спорить бесполезно: он обладал способностью использовать в качестве аргумента общеизвестные истины, на которые просто невозможно возразить, и в результате этого всегда оказывался правым. Сегодня прокурор был явно не в духе. Он коротко поздоровался и, молча указав на стулья, вызвал Зайцева. Когда следователь вошел. Петровский секунду помолчал, оглядывая собравшихся. — Давайте по порядку, — пророкотал он. — Доложите дело с начала. Все, что у нас есть. — Вчера, около пяти утра, дворник Посмитный обнаружил на пустыре лежащую женщину и вызвал «скорую помощь». — Зайцев говорил как по писаному. Врачи установили, что она мертва, и сообщили в райотдел. Потерпевшая Коровина, пятидесяти шести лет, одинокая, без определенных занятий, вела антиобщественный образ жизни, поддерживала связи с сомнительными личностями: пьяницами, скупщиками краденого, спекулянтами. Перед смертью находилась в состоянии сильного опьянения. Скончалась от избиения около двух часов ночи. В карманах обнаружены ключи от квартиры, пробка, мелочь тридцать шесть копеек. В пятидесяти метрах к северу найдена клеенчатая сумка убитой, в ней — три разбитые бутылки из-под коньяка «Энисели». Следов на месте происшествия не было. Применялась собака, но через несколько кварталов потеряла след. Из дома Коровина ушла вечером, часов в семь. Шла одна, была слегка выпившей. Зайцев ненадолго задумался и добавил: — У меня все. — Версии и кто над ними работает? — почти без интонаций спросил Петровский. — По коньяку похоже, что она как-то связана с делом Федорова. Я на всякий случай запросил эти материалы. Но наиболее реально все же другое: пьяная ссора со случайным собутыльником. Есть и еще предположения: ограбление, месть, сексуальный мотив. Но это больше для плана. — Версии надо выдвигать не для плана и не для проверяющих, а для отработки, — назидательно сказал Петровский и был, как обычно, прав, хотя знал не хуже любого из нас, что при любой проверке по линии прокуратуры области или УВД отсутствие в плане работы иных версий, кроме самых вероятных, будет расценено как упущение, проявление узости мышления, безынициативность. — Что у вас? — Петровский перевел неподвижный взгляд на Фролова. — Потерпевшая как будто ни с кем не враждовала, так что мстить ей некому. Денег и ценностей она никогда при себе не имела, и все это знали, так что грабеж исключается. — Кто же и почему ее убил? — Петровский задал этот вопрос нарочно, чтобы заставить всех присутствующих почувствовать угрызения совести за свое незнание, за недостаточную активность и вообще за то, что преступник еще не сидит за решеткой. Такой у него был метод активизировать работу. — Очевидно, ее избил кто-то из собутыльников во время пьяной ссоры, дипломатично ответил Фролов. — Как будто, очевидно, кто-то… — Петровский задумчиво уставился в окно, постукивая линейкой по краю своего стола. — Негусто. А что уже сделано? — Допрошены соседи Коровиной, проведен осмотр ее квартиры, назначены экспертизы: судебно-медицинская — трупа и криминалистическая — одежды убитой, — доложил Зайцев. — Негусто, негусто, — как бы про себя проговорил Петровский, все так же глядя в окно, будто решал в уме задачу исключительной сложности. — Не так уж и мало за один день, — возразил Зайцев, но прокурор, не обратив внимания на эту реплику, продолжил: — Что сделано остальными? Наступила очередь Есина. — В настоящее время отрабатывается подучетный элемент, лица, склонные к совершению насильственных преступлений, ранее судимые. Проверяются связи Коровиной. Крылов делает повторный обход в районе, где собака потеряла след, Гришанин — в районе места происшествия. Ищенко и Багров проверяют версии мести и ограбления. — Есть конкретные результаты? — Прокурор посмотрел на меня, подождал, пока я отвечу «нет», затем выслушал аналогичные ответы от Гришанина и Ищенко. — А где же Багров? — Он с внештатниками в засаде на квартире Коровиной, — ответил Есин и тут же пожалел об этом, потому что Петровский, саркастически улыбнувшись, спросил: — Кого же он там поджидает? — И, не получив ответа, продолжил: — Или это тоже для плана? Дескать, в числе других оперативно-розыскных мероприятий организовывалась засада, но проделанная работа положительных результатов не дала? — Результаты будут, Владимир Степанович, — сказал Фролов, и мы согласно закивали головами. — Ну ладно, посмотрим, — Петровский секунду помолчал. — Надо установить, где была Коровина с момента ухода из дома и до убийства, где и с кем она выпивала, кто видел ее в последний раз. Работайте в контакте со следователем, чтобы у вас был постоянный обмен информацией. Каждый день докладывайте мне результаты. А сейчас — за дело. После совещания я и Есин зашли в кабинет к Зайцеву. Он выдал нам письменное поручение производить в ходе розыскной работы следственные действия, таким образом эффективность нашей деятельности резко возрастала. Договорившись со следователем о порядке обмена поступающими сведениями, мы отправились в райотдел. Здесь ожидала новость. Вопреки сарказму Петровского, засада принесла свои результаты, и Багров вернулся с задержанным. Им оказался тридцатилетний Пашка Веретенников, известный в кругах, где он вращался, под кличкой Веретено. Человек он был далеко не безгрешный и несколько раз уже бывал в местах, где перевоспитывают трудом, но перевоспитался лишь настолько, чтобы опять туда не попадать. Теперь все его похождения заканчивались у той границы, за которой начиналась деятельность, наказуемая в уголовном порядке. Поскольку взгляды и убеждения его не изменились, далеко от этой черты он не отходил и постоянно балансировал на грани между просто антиобщественным и преступным поведением. Он пришел на рассвете, открыл дверь отмычкой и проник в комнату, где его и встретил Багров. Зачем он явился к Коровиной, Веретенников не рассказывал, он вообще отказывался давать какиенибудь показания. Есин позвонил Зайцеву, и через полчаса тот пришел в райотдел с санкцией на обыск квартиры задержанного. Веретенников жил неподалеку, в низком покосившемся домике на тихой зеленой улице. В доме, как и следовало ожидать, было грязно и запущенно, обстановка состояла из старого колченогого стола, платяного шкафа с оторванной дверцей и кровати, застеленной грязным тряпьем. Однако на подоконнике стояла недопитая бутылка дорогого марочного коньяка и валялась обертка от шоколада «Золотой якорь». — Э, братец, да ты гурман, — проговорил Зайцев, осторожно беря бутылку. Живешь не по средствам. Или наследство получил? Веретенников не ответил. Он явно нервничал, хотя и старался этого не показывать. Зайцев изъял весь его небогатый гардероб: две рубашки, брюки, куртку и ботинки. В шкафу, под грязными тряпками, оказалась целая связка ключей и отмычек. — Интересно, — Зайцев подбросил на ладони хитро изогнутые крючочки. Теперь посмотрим погреб, чердак, сарай. Может, там тоже что-нибудь любопытное отыщется. Любопытное отыскалось в сарае, хотя это было и не совсем то, что мы искали. Под старой, вылинявшей и обтрепанной ковровой дорожкой скрывались два ящика коньяка «Отборный» и «Энисели» и неполный ящик шоколада. — Вот что значит — меняется вкус у человека, — сказал я. — Сколько помню Пашу, всегда он пил вермут и «Солнцедар», а теперь пристрастился к коньяку. С чего бы это? Веретенников молчал. — И коньяк, конечно, из магазина номер сорок два, — продолжал Зайцев. — Ясно было, что Федоров брал его не один, но предпочел пройти по делу без соучастников, зачем ему отягчающие обстоятельства — «группа лиц», «предварительный сговор»… Но это несправедливо, как вы считаете, Веретенников? Теперь приговор придется отменять в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. — Ладно, ваша взяла, — наконец нарушил молчание Веретенников. — Одного понять не могу, зачем вы мои шмотки забрали? Конфискация, что ли? Так за них гроша ломаного не дадут! — А это уже тема для другого разговора, — загадочно ответил Зайцев.