Длинный выдался денёк.
***
— …Отец, я правда не человек?
— голос чертовски похож на белокурую подружку Швабры, но это радио.«Утренний клушатник» питается физически и духовно. Пироги и «Отродья Ведьмы». Но голос… Прямо один в один. Когда я мысленно представляю себе этого персонажа, то так и вижу блонду в историческом платье. Что тогда носили девушки? Сложно сказать, я недостаточно внимательно слушал. Сколько-то веков назад в маленький городок возвращается Древнее Зло. Куда оно уходило, почему и зачем, я так и не понял, но, кажется, скучали по нему не все. Да и что в нём такого злого, тоже как-то не конкретизируется. Зло с большой буквы «З» не требует пошлых обоснований. Но по сюжету все начинают тыкать друг в друга пальцами на предмет выяснения, а не «отродье» ли собеседник? Не следует ли его… того-этого… в порядке высшей меры социальной защиты? Нервная, в общем, обстановочка. То, что нужно увлечённым слушателям, чтобы заворожённо внимать.
— …Дочка, как ты можешь спрашивать такое?
«Так, папаша, что с голосом?» — это уже думаю себе я, удивляясь вялым неубедительным интонациям средневекового коллеги. Я пропустил какой-то поворот сюжета?
— Просто скажи, отец. Честно. Я ведьмино отродье? У меня действительно не было матери? Ты нашёл меня однажды в корзинке на пороге дома? Корзинке, сплетённой из озёрной травы и выстланной лесным мхом? Вот в этой корзинке?
— Где ты нашла её?
— В конюшне, на чердаке сеновала. Это она, да?
— Надо было сразу сжечь эту дрянь…
— бормочет отец.— Это ты про меня, да? Так ещё не поздно, пап. Это так просто. Отвернись, спрячь под стойку арбалет, и они сделают это. Те, кто провожают меня взглядами, те, кто показывает пальцами, кто кричит в спину: «Сдохни, тварь!» Позволь им, и они убьют меня с радостью, хотя я никому из них не сделала ничего плохого. Я всегда вела себя правильно!
— Я говорил им. Что в тебе нет зла. Что ты не такая. Что я тебя люблю… Но они хотят, чтобы тебя не стало. Требуют, чтобы я сделал это сам.
— Они хотят, чтобы меня убил ты?
— Обряд очищения. По всем правилам. Много боли и кол в сердце.
— И этого они требуют именно от тебя?
— Да, дочь.
— Я же не дочь тебе, ведь так?
— Дочь. Не случайно корзинка оказалась именно на моём пороге. Я… Я согрешил. Я заслуживаю наказания. Но ты — нет! Я знаю тебя! Ты не способна на зло!
— Как они могут заставлять тебя делать такое? Они же знают, что ты меня любишь!
— Именно поэтому, дорогая, именно поэтому…
— Бедный, бедный мой отец! Как же тебе плохо сейчас… Дай я обниму тебя. Не плачь, не плачь, пожалуйста. Мы прожили вместе почти восемнадцать прекрасных лет. Не всем досталось в жизни даже это. Теперь я понимаю, почему год за годом мои друзья и подруги пропадали и больше не возвращались. Они же не заблудились в лесу, и не утонули в озере, да, пап?
— Да. Люди ищут отродий. И находят их. Одного за другим…
Постановка закончилась музыкальной кодой и обещанием продолжения, «Клушатник» расплатился и отбыл, чирикая о своём, я сгрузил посуду в мойку, разобрал в подсобке привезённое со склада Говночелом, отправил его подметать тротуар перед входной дверью — просто, чтобы не начудил чего-нибудь от безделья, — промыл кофемашину… В общем, обычные ежедневные хлопоты, за которыми я не сразу заметил, что не один.
— Привет, босс, — мрачно сказала Швабра.