Ведьма

И без большого труда, понукая лошадь и подергивая вожжами, он заставил ее выбраться из рва и повернуть назад. Двое других саней тоже повернули, но так, что теперь Семен очутился впереди. Они ехали и ехали, как вдруг Степан из своих саней снова крикнул Петру:

— Опять Пригорки!

— Тьфу! Сгинь-пропади, нечистая сила! — сплюнул Петр и закричал на Семена:

— Сверни назад!

— На что назад, когда и так хорошо! — ответил новый проводник.

— Может быть и хорошо! Разве я знаю?.. — буркнул Петр.

Клементий стал дрожать и стучать зубами.

— Татку! — отозвался он, — мне кажется, что меня опять эта хворь разбирает!

Хворь его не брала, но у него, не привыкшего к употреблению крепких напитков, начинала от опьянения болеть голова, а ветер пробивал насквозь полушубок, и холод стал пробирать парня. Петр сплюнул и начал шептать:

— Господи небесный! Царь земной! Смилуйся над нами грешными!..

— Поворачивай! — крикнул теперь Семену Степан, — поворачивай, Семен! Не видишь, что мы к пруду приехали!

Он узнал среди вьюги тени деревьев, росших на берегу пруда. Его сильный голос пробивался сквозь шум ветра и достиг ушей Петра, который сейчас же повернул лошадь. Другие два повернули за ним.

Уже целый час прошел с того времени, как они, почти потеряв сознание, ослепляемые снежной метелью, кружились по равнине, поворачивая в разные стороны и не умея выбраться на дорогу, через которую переезжали несколько раз в различных местах.

— Чорт пускает в глаза туман, — отозвался Петр.

— Да! — подтвердил Клементий, все сильнее трясясь от холода.

Степан закричал про себя:

— Придется замерзнуть, как собаке.

Минуту спустя он прибавил:

— Если б меня не стало, то та негодная совсем бы замучила Казика…

Он вздохнул.

А Семен плакался в своих санях:

— Ой, горькая-горькая моя доля и деток моих!

В это время Клементий приподнялся слегка на санях и закричал испуганным голосом:

— Опять Пригорки!..

Петр тоже поднялся и напряг зрение.

— А как же! Пригорки!.. — подтвердил он, — чорт водит, не иначе… чорт к нам привязался, пускает туман в глаза и водит…

— На одном месте водит… — заметил Клементий.

— Да, на одном месте… не иначе, как чорт… слезай с саней.

Он вылез из саней и вызвал сына:

— Будем искать дорогу…

Оба вылезли, а подъезжавшие сани Степана так близко придвинулись к саням Петра, что зацепились за них полозьями.

— Идем искать дорогу!.. — крикнул Петр Степану и Семену.

Все четверо, то и дело проваливаясь в снегу, прошли несколько шагов… Вдруг Клементий воскликнул:

— Видишь, татку, видишь?

Он вытянул руку к темневшей подвижной тени, которая теперь именно выдвигалась довольно близко от них из снежной мглы.

— Во имя отца и сына… — перекрестился Петр, — сгинь-пропади, нечистая сила…

Степан, наиболее отважный, прошел еще несколько шагов вперед.

— Чорт или баба?.. — проговорил он неуверенным голосом.

— Баба… — начал Семен, — шельма баба! Не дала денег, ведьма, я ее, как мать, просил… Ого! Подожди!..

И он устремился вперед. Минуты две спустя он, изо всех сил несясь на своих пьяных ногах, возвращался к зарытым в снегу саням. Он бросился к своим саням и, сопя, с проклятьями начал вытаскивать из них одну из поперечных перекладин, составлявших сиденье и покрытых соломой.

— Она самая! — бормотал он. — Ведьма та… чортова приятельница, проклятая Ковалиха… денег не дала, а по ночам водит людей, чтобы позамерзали…

— Она! Опять она! — воскликнул Петр и тоже начал вытаскивать поперечину из саней.

— Пусть чертовская сила пропадет перед божьей. Пусть божья сила победит чертовскую… Поганая ее душа… Сынка моего погубить хотела, а теперь опять заморозить на поле… не дождется…

— Чего она прицепилась к нашей семье и преследует… — закричал Клементий. — Разве ж моя молодая голова должна пропадать из-за нее?..

Степан, сдерживая дыхание, тоже вытащил поперечину… В белых сумерках, окутывавших поле, не было видно их лиц. Но по их грозному пыхтению, угрюмому ворчанию и пьяным вскрикиваньям можно было догадаться, что их охватил порыв самых свирепых страстей: страха и мстительности.

Прошла минута, и среди снежной мглы, в нескольких шагах от трех сбившихся саней, затемнела возившаяся с чем-то кучка людей, и понеслись страшные вопли и стоны, которые ветер заглушал своим шумом и нес вместе со своим свистом в наполненное гулом метели широкое поле.

Они уничтожили дьявольское наваждение и нашли дорогу, стегнули по лошадям, закричали на них протяжными голосами, быстро двинулись по гладкой дороге и исчезли в густой снежной метели.

Позади них темнела неподвижным пятном Петруся, жена кузнеца Михаила. Они переломали ей грудь и ребра, обагрили кровью молодое лицо и бросили свою жертву на пустом поле, на широком поле, белому снегу на подстилку, черным воронам на съедение.

Эпилог

В зале суда жарко от тесноты и зажженных огней; люди утомлены продолжительными прениями сторон, затянувшимися до поздней ночи.