Ведьма

У другого синяк на скуле едва был заметен:

— Ты парень, что надо. Только девку себе выбрал не ту, — и вздохнул. — Да мы все по ней слюни пускали.

— Оставим эту тему, — сказал он тихо. — Отношения выснены, конфликт исчерпан. Не так ли?..

Рыжая больше не появилась в школе, потом все узнали, что родителя перевели ее в частный колледж. Он часто вспоминал ее — а кто не вспоминал бы? Хотел бы встретить хотя бы случайно, на улице, чтобы посмотреть ей в синие глаза и задать тот же вопрос, что задала ему она и что остался последними ее словами, обращенными к нему: «Ты довольна?»… Но встретиться не получалось: то ли она вообще уехала из города, то ли не появлялась на улицах. А ему некогда было бродить по городу, надеясь на случайную встречу.

Его рейтинг в школе взлетел под небеса: ребята не посмеивались больше, а девчонки вдруг разглядели, что Музыкант — высокий и очень симпатичный, а главное — абсолютно надежный парень. И называть его стали по имени, а не произвищем. Хотя, учитывая обстоятельства, и «Рыцаря», и «Музыканта» действительно можно было бы принять, как титул…

В гимнастическом зале школы стояло пианино, и однажды он подошел к нему, открыл крышку и нажал пару клавишь. Бабушка в свое время оказалась права — его рука теперь могла охватить две октавы. Инструмент звучал так себе, да и как иначе он мог звучать, ведь это был не концертный рояль… Он взял несколько аккордов, потом отрегулировал высоту табурета, оглянулся — в дверь заглядывали малыши начальных классов.

— Они хотели, чтоб я им сыграл, — прошептал он малявкам. — Хотите, я сыграю вам?

— Хотим, — ответили те. — А им?

— А они пусть как хотят…

И он сыграл сначала «Вальс цветов», потом несколько вальсов Штрауса, и закончил Седьмой Симфонией Моцарта, так хорошо всем известной, часто звучащей на тех каналах и частотах, где звучит классическая музыка — и считающейся мажорной вещью, но ему в ней слышались надрыв и плачь, которые пытаются заглушить смехом. Вся школа слушала его, забыв про уроки. Никто не знал, что это были любимые мелодии его бабушки. А для него это стало, как избавление от боли — он вычистил и зашил рану, наложил бинты и начал выздоравливать.

* * *

Широкая тропа, обнаруженная Маргаритой по другую сторону ручейка, становилась все заметнее, ровнее и утоптанней. «Ну вот, наконец-то! Ясно же, по такой тропинке ходят люди, и ходят часто: вон какая она — ровная дорожка!.. Наверняка выведет на дорогу или хотя бы на проселок… А потом в какую сторону? Ну, ладно, выйду к какой-нибудь деревне, а там спрошу. Наверное, еще не очень поздно…»

Было уже темно — настоящая ночь. Где-то ухала сова и Маргарита прислушивалась, сжимая в руке зажигалку, не слышится ли волчий вой. Но не слышала ничего, кроме уханья совы и собственного дыхания и шагов, шуршания по сухой хвое. Она шла уже довольно долго, начинала уставать и старалась не бояться, но вспомнились слова: «Там-то уж ни дорог, ни поселков, заблудишься в две минуты, и тропинки такие, что и не разглядишь…»

— Ну вот же — нормальная тропа, — шептала она себе. — Как же так могло получиться? Не может быть, чтобы я перешла шоссе! Мистика какая-то!..»

Вдруг тропа расширилась, под ногами зашелестела трава, в лицо дунул ветер и пахнуло открытым пространством и Маргарита увидела, что вышла то ли на луг, то ли на очень большую поляну. Над головой виднелось небо — серо-синее, в рваных тяжелых облаках, и на фоне его тусклой синевы проступал неровный черный контур верхушек сосен. Пространство казалось настолько большим, что она даже начала искать глазами огни города, надеясь, что вышла на те самые луга, что спускаются к Днепру. Но немного света оставалось только в высоте, по сторонам же темнота была непроглядной. Маргарита сделала еще шаг, под ногой чавкнула жижа и она испугалась: «Болото?! Кранты!!» Сыростью не пахло, но… ничего, ничего абсолюто не было видно — точно: хоть глаз коли…

Свет зажегся так внезапно и близко, что она вздрогнула. Горячий желтый свет пробивался сквозь шторки в цветочек и освещал некрашенные покосившиеся ставенки. «Деревня… Наконец-то! Я вышла к какому-то поселку! Какие-ни есть, а все же люди, не бросят городскую дуреху не произвол судьбы…»

Раздался скрип несмазанных дверных петель и звонкий лай — похоже, собачка была маленькая. Из открытой двери упала полоса такого же горячего желтого света, но дверь эта располагалась с другой стены дома, и этой открытой двери Маргарита не видела, а видела только крылечко в три ступеньки, и на эти ступеньки легла бесформенная тень открывшего дверь, а собачка — действительно маленькая — закрутилась возле ног хозяина, потявкивая.

— Кто-й то там? — раздался скрипучий старческий голос, непонятно — мужской или женский.

— Извините, — закричала Маргарита. — Я заблудилась! Я городская, ничего здесь не понимаю…

— Не голоси, я, поди, не глухая, — заворчал голос. — Ясно, что городская, ни один деревенский дурак в такую глухомань не забредет… Ну, заходи, городская, не через ночь же нам говорить…

— А собачка ваша?..

— Не тронет собачка, не боись…