Ведьма

Позже, когда девушку напоили успокоительным, дали умыться, переодеться и посадили в комфортабельный автобус, с ней начали работать психологи. Катя довольно быстро пришла в себя и отвечала на вопросы спокойно и обстоятельно. Она подтвердила первые предположения врачей и оперативников: молодой человек в черной рубашке и черных брюках неоднократно спускался в подвал с вполне определенными намерениями, но дальше угроз и жалких попыток снять с нее джинсы и завалить на диванчик, стоявший в углу, дело не доходило. Очевидно, он сам боялся своих желаний – жаждал и страшился, как многие неуравновешенные и обладающие экстраординарными способностями личности. Пожалуй, Катя даже смогла бы оказать ему достойное физическое сопротивление, но колдун перед каждым «сеансом» что-то нашептывал ей, крутил перед лицом руками с длинными скрюченными пальцами, обкуривал вонючим дымом, и она быстро забывалась. Впрочем, Катя все видела и чувствовала, и она точно могла сказать, что несчастный парень с ней ничего ужасного не сотворил.

«Молодец, девчонка, – сказала потом женщина-психолог, что с ней работала. – Отличная устойчивая психика, хороший запас прочности. Она смогла бы выжить даже в более худших условиях, а тут, смотрите, почти пансионат – телевизор, туалет, умывальник, мягкая кровать, хорошая вентиляция. Только окон не хватает».

Раз в два-три дня колдун позволял ей подышать свежим воздухом. Девушка запомнила только, что он выводил ее на поверхность в темном углу какого-то сильно заросшего кустарником участка с выложенными из камня узкими дорожками, приковывал наручниками к торчащей из земли трубе, а сам садился рядом на березовую чурку, закуривал свои вонючие сигареты и рассказывал что-то о своей жизни. Она не прислушивалась, но кое-что все-таки запомнила и сделала свои выводы: парень, наверное, очень одинок и ему просто не с кем поговорить, хотя обычно он предпочитает слушать только себя и очень не любит, когда его прерывают; наверняка у него нет постоянной девушки или вообще никогда не было, поэтому он такой злой, нервный и иногда глаза его наливаются такой ненавистью ко всему, что Кате становилось по-настоящему страшно, но такие приступы напоминали скорее мимолетную тучу на небе, чем серьезную пасмурную погоду. Колдун почти не рассказывал о своей семье, только один раз упомянул, что родителей не помнит, а рос с бабушкой, которая много и неистово молилась, кланяясь какому-то ужасному распятию, висящему на стене… Его бросало в дрожь, когда он смотрел на него, и еще в детстве решил, что никому молиться не будет. Видимо, бабушка умерла, когда парень еще учился в школе, потому что дальше у него был интернат со всеми вытекающими отсюда последствиями. Словом, досталось несчастному в детстве по самое не балуйся… Это, конечно, его не оправдывает и так далее, но все-таки пожалеть его надо.

«Молодец, девчонка, просто молодец», – не уставала повторять психолог.

У Рустама Имрановича Шайдуллина, как оказалось, помимо всего прочего, случился еще и небольшой сердечный приступ. К счастью, положение его не было критическим, и он довольно быстро пошел на поправку. Михаил заглянул к нему в больницу, когда разрешили общение. Он купил в больничном ларьке сок, фрукты, поднялся в палату. Имранович лежал в двухместной палате один, солнце заливало унылое помещение, было очень душно. Михаил оглядел убранство – несвежее полотенце на дужке кровати, сиротливый стакан и полупустая бутылка минеральной воды на тумбочке – и пришел к выводу, что родственники сюда не заглядывают.

– Такие вот дела, коллега, – вздыхал Имранович, нехотя усаживаясь на кровати. – Лежим, кряхтим, стонем, разглядываем задницы медсестер… Тут очень неплохие сестрички, кстати. Жаль только, что дуры набитые, поговорить не о чем. С другой стороны, зачем с ними вообще о чем-то говорить…

И он грустно улыбнулся, глядя в окно.

Трудно было сказать, рад ли он гостю, но от разговора не уклонялся и от вкусной передачи не отказывался. Пожалуй, он все еще обижался на Мишу, хоть и старался этого не показывать, – в его возрасте обижаться на молодежь как-то не очень солидно.

– Как там наш проект века? – спросил Шайдуллин после серии светских и ничего не значащих вопросов-ответов. – Собираются продолжать?

– Нет. Завтра снимаем последний «развод» с Самариным, и все. Насколько я знаю, их генеральному директору Соколовскому стоило немалых трудов уладить проблемы с местными властями, поэтому он распорядился подготовить небольшую заключительную программу и отправить съемочную группу в бессрочный отпуск.

– Разумно, – согласился Рустам Имранович. – Мне тут звонила сегодня Садовская, просила дать небольшое интервью, но я послал ее на фиг. Нельзя до бесконечности делать бизнес на мертвечине, пора бы и отвечать…

Миша кивнул. Они немного посидели молча, стараясь не пересекаться взглядами. Михаилу все еще было стыдно за его вероломное вторжение. В конце концов, кто он такой, чтобы судить кого бы то ни было?

Шайдуллин, видимо, устал переводить взгляд с потолка на окно и обратно и посмотрел на Михаила: