Ведьма

— А Лу-укерья? — шептал Васятка. — А с ей чего сталось?

— А кто знат? — Генка зевнул. — Ходили утром во скит — никого не нашли… Ведьмачка — она ж не помрет, пока силу свою да судьбу через руку не передаст… Может, бродит еще где-то здеся, ищет…

— А как она…

— Болтун — находка для шпиена! — веско обрывал разговор Генка и, сморщившись, брел к выходу. — Ох, снова жрать охота…

Ночью вьюга выла жалобно, по-человечьи, и, казалось, это ведьма ходит, плачет где-то неподалеку… Генка ворочался под одеялом, не мог заснуть, живот пучило от голода, да еще Лукерья мерещилась повсюду; вот выступает она из темноты, улыбается беззубым ртом, берет Генкину руку…

— Ма-ам! — звал Генка. — Ма-ам, ты когда меня в город отправишь?

— Спи уж! — вздрагивала мать. — Ох, нету моих сил… Дак к лету, коли раньше ничего не будет…

Генка не понимал, что может случиться раньше, но спрашивать об этом не решался, он отворачивался к стене и вскоре слышал, как кто-то шебуршит по столу, семенит по коридору, поднимается на чердак Генка вспоминал, что это, наверно, их домовой, то есть барачный, вреда от него никакого. Генке то хотелось споймать барачного да и расспросить по строгости, что же сталось с бабкой Лукерьей? А то вдруг становилось так страшно, что, спрятав голову под подушку, думал он, до чего же все-таки здорово, что будет он скоро жить в Архангельске у бездетной тетки, в каменном доме на центральной улице Павлина Виноградова, и тогда уже никакие Лукерьи, никакие барачные не станут его донимать. В городе полно смелых, башковитых людей, и Господа Бога с нечистой силой там давно отменили — странно, конечно кому ж они тогда молятся?… кто их стращает? — но все равно здорово! Генке становилось так радостно так легко, что казалось ему, будто он вот-вот взлетит и помчится к ласковому солнцу, и полет его будет прекрасен и нескончаем, и никто не сможет помешать ему — ведь сильнее его нет никого на свете! Генка улыбался и уже во сне, жадно глотая угарный воздух, выбрасывал руки из-под одеяла, словно парил над мерзлой и туманной землей…