Ведьма

– Слушайте, мадам хорошая, – буркнул он, выпустив струю мерзкого папиросного дыма прямо женщине в лицо, – хотелось бы вот какой вопрос задать, собственно, пользуясь случаем: до каких пор это будет продолжаться?

Агнесса поджала губы, перехватила пакет. Подгнившие картофельные и морковные очистки готовы были вывалиться на пол.

– Не поняла, – сказала Агнесса. Отчего-то взгляд и голос Петра Ивановича ей сильно не понравились. В воздухе явственно запахло серой.

Петр Иванович, в целом добродушный и безотказный человек, всегда готовый помочь открыть дверь, если заело ключ, или поднять тяжелый диван на пару этажей, затушил папироску о край перил и мерзко плюнул на ступеньки.

– Задолбала ты меня. Честное слово, не погляжу, что баба, – засвечу как-нибудь промеж глаз. Ей-богу, засвечу… Смотри, что творишь, свинюка! Смотри, смотри!

Она опустила взгляд. Пакет вырвался из ее рук, и все гнилое овощное месиво развалилось по ступенькам, засыпав одну тапочку Петра Ивановича. Тот с омерзением дернул ногой.

– Иваныч, ты не в себе? – проблеяла Агнесса. – С какой ноги ты сегодня встал?

– Хрена моржового тебе Иваныч! Еще раз услышу твои мерзкие стоны через стенку – убью!

И тут она поняла, в чем дело!

И ей стало совсем нехорошо…

Проклятые стены, эти проклятые квартирные стены никогда ничего не задерживали и ни от чего не защищали! Если можно было как-то смириться с нескончаемым оптимизмом «Русского радио» и даже записанными на диск церковными песнопениями, то с воплями сексуального наслаждения соседствовать трудно, особенно если ты уже немолод, одинок, раз в неделю стираешь свою затасканную красную футболку с писающим мальчиком, сидишь вечерами с кроссвордами на кухне и из всех сексуальных развлечений способен только на ритмичное почесывание волосатой задницы.

Да, иногда она извлекала своего резинового друга не только ночью, но и совсем не поздним вечером, и в последний раз она сделала это не далее как полчаса назад. Однако ей и в голову не могло прийти, что Петр Иванович все это слышит. Черт побери, как же она расслабилась-то, как же неудобно…

Неудобно? Ха! Это ужасно!

– Да-да, не смотри на меня так, соседка, – сказал мужик. Тон его неожиданно стал смягчаться, а глаза почти подобрели. Он был сейчас похож на директора школы, который применил к отпетому хулигану тактику кнута и пряника.

Для Агнессы это было еще ужаснее. Она не знала, куда отвести глаза и спрятать руки. Вдобавок проклятый мусорный мешок расползался по ступенькам, источая ароматы. А Петр Иванович все добрел и добрел. Сволочь…

– Я все понимаю, дорогая, – говорил он, хитро поглаживая подбородок, – но и ты меня пойми, елки зеленые… Все же на слуху. Думаешь, это возможно спокойно слушать? Ты просто не понимаешь…

Тут Агнесса не выдержала.

– Да пошел ты! Старый каз-зел!

Пнув ногой остатки мусора, она повернулась к мужику задом и юркнула в квартиру.

Как и Алексею Кузьмичеву, ей тоже хотелось скорее под душ, но только под горячий.

Экстрасенс Михаил Поречников пришел домой рано. В университете он сегодня так и не появлялся, после испытаний отправился домой. Он принял душ почти сразу, как только вошел в дом, быстро разделся, бросил одежду на диван и нырнул под прохладную струю.

– А-а-а, блин…

Черт знает что с ним сейчас происходило! Пожалуй, до сего дня он никогда не переживал такую гамму чувств, никогда не испытывал столько ощущений сразу. Что-то похожее он чувствовал, когда после важной лекции в университете сразу вся группа студентов осаждала его стол, задавая свои извечные вопросы: «А когда можно принести?», «А сколько страниц?», «А поставьте автоматом», «А дайте…», «А где взять?». Он вертел головой в разные стороны, едва успевая ухватить суть вопроса, не говоря уже о том, чтобы внятно ответить на него. Причем он реагировал даже не на вопросы, а на эмоциональный фон: студенты все разные, у каждого в голове помимо учебы куча всяческих вещей – неудачный секс, поход в клуб, нехватка денег, дырка на колготках, болеющая мать… Господи, чего только не намешано в юных студенческих головах… И вот все это великолепие осаждает его после важной лекции, и он только успевает уворачиваться.

Сегодня – почти то же самое, такой же отчаянный штурм головы. Нужно было срочно от него избавиться, иначе ему не удастся уснуть, а завтра – полный рабочий день в университете.

Он даже не стал звонить своей возлюбленной студентке Ленке Хохловой, хотя и почувствовал, что она звонка его ждет – сидит в своей комнатке под настольной лампой, читает какой-то журнал… или газетку с цветными фотографиями… бог его разберет… и ждет, ждет, ждет. Причем ждет даже не для того, чтобы узнать, как все прошло на телевидении, а потому что соскучилась. Но не может он ей позвонить, потому что не сможет выдавить ни одного ласкового слова, хотя и вертятся они у него на языке, не может он описать, какая каша томится у него в душе на медленном огне…

Спать, спать, спать. И, как говорила учительница химии в «Большой перемене», завтра, Ганжа, снова в бой.

Приняв душ, он только натянул трусы, скинул верхнюю одежду с дивана на пол и рухнул спать.