Ведьма

Он попытался обнаружить у себя признаки волнения, но, к удивлению своему, ничего подобного он не испытывал. Неужели ему совсем не страшно? Вон как Иванова штормит: повесил руки на спинку переднего кресла, опустил на них голову и что-то бормочет под нос. Свои колдовские заклинания, наверное, пускает в ход. «Соберись, дурень, иначе действительно растеряешь всю свою немногочисленную клиентуру после выхода программы в эфир. Соберись, говорю!»

Колдун Иванов поднял голову, огляделся. Ага, услышал, паршивец, только не понял откуда. Значит, действительно что-то умеет.

Миша снова закрыл глаза. Не заняться ли чем-нибудь полезным, в конце концов?

Он вызвал в памяти образ Ирины Королевой. Странные ощущения все-таки: когда он осматривал ее в коридоре подсобных помещений, он чувствовал ее еще живой, хотя тело однозначно выключилось. Разве такое бывает? Михаилу пришла в голову безумная мысль (к слову, все чаще его голову посещали именно безумные мысли, и одна хлеще другой; он боялся, что скоро перестанет соображать как обычный человек и его студенты на лекциях это заметят и сдадут ректору): Ирина ждала его, чтобы что-то сообщить… Ну, может, не конкретно его, Мишку Поречникова, ждала, но хоть кого-нибудь, кому она смогла бы передать что-то важное. Вот только ни черта не передала. Наверное, ментов испугалась. Вечно они, сукины дети, все портят…

Миша хихикнул. Профессиональный цинизм медленно, но верно подбирался к его горлышку, протягивал холодные пальчики, чтобы в конце концов сомкнуть и уже никогда не выпускать. Цинизм и высокомерие поджидают всякого смертного, который по не зависящим от него причинам умеет чуть больше, чем все остальные. Если Михаил вовремя не даст им отпор, то закончит так же скверно, как и его вечный антипод профессор Саакян, – станет седым похотливым козлом, раскатывающим на роскошной тачке и ставящим студенточкам взаимозачеты: хочешь «тройку» – минет, хочешь «четверку» – становись раком, ну а за «пятерку», дорогая… Словом, не жизнь, а сплошные творческие муки!

– Тьфу, блин, – вслух сказал Миша, открывая глаза.

– Ага, вот и тебе уже мертвяки мерещатся, – посочувствовал Иванов. Кажется, ему немного полегчало. По крайней мере он снова мог нормально общаться и уже не искал руками невидимый мундштук. – А меня они вообще не отпускают. Даже не представляю, как я пройду это испытание. Может, мне сразу свалить после первой программы?

– Не спеши, – сказал Миша. – Самое страшное – начать. Проскочишь начало, и дальше пойдет как по маслу. Это везде так, не только в нашем деле. Просто расслабься и начни.

Вячеслав посмотрел на него как на божество. Так смотрят маленькие дети на своих родителей, совершивших какой-нибудь подвиг – например, снявших кошку с дерева. Михаилу этот взгляд польстил.

«Кажется, я опять становлюсь чьим-то кумиром», – подумал Миша и закрыл глаза, чтобы не продолжать разговор.

Колдуна Иванова замели через сорок минут. Он ушел в лес, заложив руки за спину, как самый настоящий смертник, один раз обернулся назад, и во взгляде было столько отчаяния и мольбы вернуть его домой, к маме, что Миша едва не заплакал.

Через полтора часа, в течение которых Михаил успел и вздремнуть, и попить чаю с лимоном, и два раза отлить в импровизированном биотуалете, в салоне автобуса, кроме него, оставались только Людмила Кремер и Фатима Кабирова. Все трое сидели на передних сиденьях и молча украдкой рассматривали друг друга. Миша получил возможность чуть ближе познакомиться с загадочной Черной Дамой.

Это была женщина без возраста и без признаков жизни – той жизни, которой живут самые обычные женщины самой большой и холодной страны в мире. Она точно не была замученной заботами домохозяйкой, но и не валялась в джакузи и не носилась по бутикам с утра до ночи. У нее не было богатого любовника и не угадывались морщины под глазами от бессонных ночей, проведенных возле плачущего ребенка. Она ничего не понимает в автомобилях и никогда не полезет под капот, если ее тачка заглохнет посреди оживленного перекрестка, но и испуганно пилить ногти, когда вокруг все гудят, сигналят и матерятся, тоже не станет. Она наверняка читает что-нибудь вроде Блока, Мандельштама, любит Джима Джармуша, но и «мыльными операми» перед программой «Время» тоже не брезгует. Словом… Словом, абсолютно аморфное, неидентифицируемое существо. Интересно, сексом она занимается хотя бы сама с собой, не говоря уж о мужчинах, или предпочитает как-нибудь эдак, внутривенно, что ли, или таблетками?

Подумав о сексе, Миша перепугался, быстро отвернулся к водительскому окну. Боковым зрением заметил, что Людмила отвлеклась от своей книжки (которую, кстати, почти одолела) и подняла голову. Сейчас она что-нибудь ответит. Блин, как неудобно!..

Но она промолчала. Она прекрасно знала себе цену, и она знала, что молодой человек, несмотря на все свои усилия, так и не смог пробить ее «бетонный саркофаг».