Ведьма

Ну, однако, папаша скоро явился.

– Я, – говорит, – только на крылечко вышел, снежком голову потер.

Голову-то он потер, а над бровью шишка и нос расцарапан.

Испугалась мамаша.

– Что же это такое! Видно, в бане тебя садануло, и как же ты не заметил!

А нянька кричит:

– Банный черт саданул. Узнаю его хватку.

Мы ждали, что папаша на няньку цыкнет, а он вдруг покорно так:

– Видно, ваша правда. Видно, черт саданул, а то как же иначе-то понимать?

А тут, слышим, в кухне Ганька ревет. Что за притча?

Бежим в кухню.

Сидит Ганька на кухаркином сундуке, ревет белугой.

– А вя… вя… вя… Старый черт щиплется…

Тут нянька, конечно, воды в рот набрала и прыснула на Ганьку. Та взвизгнула, глаза выпучила и замолчала.

Крестика-то она так и не нашла. Потом уж утром приказчик принес. Ну, а больше от нее ничего и не добились. Пока ревела, черта поминала, а потом, как успокоилась, то ничего и рассказать не захотела.

А папаша говорит:

– Вы девку не бередите, оставьте ее в покое, она так скорее отойдет.

А мамаша отчасти довольна:

– Теперь, говорит, небось поверил?

– В кого?

– Да в банного черта.

Ну, папаше, конечно, неприятно было сознаваться, что мамашина правда вышла. Так смущенно что-то пробормотал, что, мол, очевидно, бывает всякое, человеческому разуму необъяснимое.

И как-то он с того вечера притих и очень к мамаше ласков стал.

А Ганька, как ее черт потрепал, совсем чего-то будто рехнулась. Обнаглела, раздобрела, орет песни на весь дом.

Уж как, маменька, я Яшку люблю!
Кашемиру на рубашку куплю!

Или еще:

Ехал милый по полю на белой лошади,
Кричал он: милая изюминка,
Стоснул я по тебе!

Орет, глаза соловые, морда так и лоснится и все что-то жует, из кармана достает. Уж мамаша думала – не таскает ли она пряники из кладовки. Да нет, посмотрели, цело.

Нянька ругает:

– Ганька, стерва, осатанела ты, что ли!

А она подбоченилась, боками закрутила:

– Кому Ганька, кому стерва, а вам всем Агафья Петровна!

Так прямо все так и ахнули.

Мамаша папаше доложила, что, мол, гнать ее, али как. А папаша хоть бы что.

– Бедная девушка, раз ее банный черт напугал, так мы ее беречь должны и жалеть, а не из дому гнать.

Ну, мамаше, конечно, приятно, что папаша так насчет банного черта твердо понимать стал. Она ему и не перечила.

Стали у Ганьки ленты появляться, ботинки на пуговках. Что такое? Откуда? А папаша не советует допытываться.

– Ты, – говорит, – душа моя Анюшка, сама знаешь, что есть в природе много необъяснимого.

А вскорости после этого разговора собрала Ганька свое барахло.

– Уезжаю, – говорит.

Заревела, бухнула мамаше в ноги, ничего больше не сказала и уехала.

Ну, вернулась, значит, в деревню, и кончено. Никто и не жалел – уж очень какая-то неладная была, да еще с отметиной. Действительно, «чертова закуска».

А через полгода узнаем (наш же лесной объездчик с дальней заготовки и рассказал), будто на Ванозере, где и папаши сплавы, открылся постоялый двор и будто хозяйкой там Агафья Петровна Ерохина.

– Да ведь это никак наша Ганька, – ахнула мамаша. – Ерохины-то нянькино племя. На носу отметина есть?

– Есть. Говорят, медведь ее драл.

– Знаем мы медведя. Банный черт!

Няньку позвали, не она ли деньги Ганьке ссудила. Нянька открещивается – отродясь у нее капиталу не было, чтоб еще постоялые дворы открывать.

– Ишь, «чертова закуска», ловко как повернула! Не иначе как банный черт помог!

Вернулся папаша – он лесные дачи объезжал – рассказала ему мамаша. Он прямо глаза выпучил.

– Да как же ты не знаешь? – удивилась мамаша. – Ведь она же у твоего сплава живет и избу, говорят, новую срубила.

А папаша так ничего и не понимает.

– Это, говорит, все Михайле-объездчику спьяна помстилось. Давно пора его, пьяницу, выгнать.

Потом видит, что мамаша совсем перепугалась, и говорит ей:

– Ты, Анюшка, женщина умная, сама понимаешь, что раз черт захочет, так всякому глаза отведет. Может там и есть постоялый двор, да мне его видеть не дадено. Я тебе давно говорил, что в природе всякие штуки водятся, куда человеческому разуму проникать не полагается. Ну, и не проникай. Ученые и то не советуют. Начнешь, говорят, в эту природу проникать, так только на скандал нарвешься.

Ну мамаша и успокоилась.

Так вот какие дела водились у нас, – закончила рассказчица. – Теперь в какого-нибудь банного черта и поверить трудно. А вот ведь папаша сначала тоже какой насмешник был, а потом, однако, присмирел. И даже нам, детям, запретил про «Чертову закуску» вспоминать. Совсем человек сдался!

Русалка

Слуг в нашем большом деревенском доме было много. Жили они подолгу, особенно главные, основные: садовник-ведун, кучер, поражавший наши детские души тем, что ел редьку, старичок-повар, ключница, лакей Бартек и горничная Корнеля. Это все были основные, жившие годами.