Ведьма

Жирар хорошо знал свою жертву. Он видел на ее теле следы золотухи, которой она в детстве страдала. Ранки этой болезни не заживают совсем, как это бывает с другими ранами. Кожа остается в этих местах светло-розовой, тонкой и слабой. У Екатерины следы золотухи остались на ногах, а также на нежном и опасном месте, на груди. И вот ему пришла дьявольская мысль вновь растравить язвы и выдать их за стигматы вроде тех, которые небо даровало святому Франциску и другим святым, носившим следы гвоздей и копья, как распятый, которому они хотели во всех отношениях подражать. Иезуиты не могли примириться с тем, что им нечего было противопоставить чудесам янсенистов. Жирар был уверен, что очарует их неожиданным чудом. Иезуиты, их монастырь в Тулоне, конечно, поддержат его. Старик Сабатье был готов верить всему. Он был когда-то исповедником Екатерины, и такое происшествие послужило бы лишь к его славе. Другой иезуит, отец Гринье, был глупым ханжой, способным видеть все, что от него потребуют.

Если бы кармелиты или другие вздумали выразить сомнение, то свыше им сделают предостережение, и они благоразумно умолкнут. Даже доминиканец, брат Екатерины, дотоле завистник и враг, найдет выгодным поверить факту, который прославит его семью и сделает его братом святой.

«Но разве все это не естественно! — возразят. — Есть масса достоверно засвидетельствованных примеров настоящих стигматизированных». Противоположное утверждение как раз более вероятно.

Когда Екатерина заметила, в чем дело, ей было стыдно и она была безутешна, боясь, что Жирар охладеет к ней под влиянием такого возврата детской болезни. Быстро отправилась она к соседке, некой госпоже Трюк, занимавшейся медициной, и купила у нее (якобы для младшего брата) мазь, чтобы смазывать язвы.

К каким приемам прибегал жестокий изверг, чтобы создать эти язвы? Раздирал ли он их ногтями? Пользовался ли он маленьким ножом, который всегда носил при себе? Или же он притягивал — как это делал впоследствии — кровь к ранам тем, что сосал губами больные места. Она теряла сознание, но не чувствительность: нет никакого сомнения, что сквозь сон она чувствовала боль. Если бы она не рассказала обо всем Жирару, она сочла бы себя великой грешницей. Как ни боялась она вызвать в нем разочарование и отвращение, она призналась. Он осмотрел ее и, продолжая играть комедию, упрекнул ее, зачем она хочет лечиться и не слушается Бога. То небесные стигматы. Он опускается на колени, целует раны на ее ногах. Она униженно крестится, не хочет верить. Жирар настаивает, бранит ее, заставляет показать бок, благоговейно созерцает рану.

«У меня тоже такая рана, но только внутри!» — замечает он. И вот она вынуждена верить, что она — живое чудо. Случившаяся как раз в это время смерть сестры Ремюза помогла ей принять на веру такое удивительное событие. Она видела ее в ее славе, видела, как сердце ее вознеслось к ангелам. Кто будет ее преемницей на земле? Кто унаследует ее возвышенные дары, небесную милость, что осеняло ее? Жирар предложил ей освободившееся место и совратил ее, действуя на ее честолюбие. С тех пор она была неузнаваема. Она тщеславно освящала все испытываемые ею проявления природы. Капризы, содрогания беременной женщины, в которых она ничего не понимала, она приписывала внутренним порывам Духа. В первый день Великого поста, сидя с семьей за обедом, она вдруг увидела Спасителя. «Я хочу повести тебя в пустыню, где я страдал, — сказал он ей, — хочу приобщить тебя к моим страданиям».

Она содрогнулась: ей страшно предстоящих мук. Но только она одна может искупить целый мир грешников. Перед ней носятся кровавые видения. Она видит только кровь. Христос является ей с окровавленным лицом. Она сама харкала кровью, теряла кровь еще иным образом, в то же время ее природа казалась настолько изменившейся под влиянием страданий, что она становилась влюбленной. На двадцатый день поста она видит свое имя соединенным с именем Жирара. Питавшаяся новыми переживаниями гордость позволяет ей понять ту особую власть, которую Мария (женщина) имеет над Богом. Она чувствует, насколько ангел ниже последнего святого, последней святой. Она видит дворец славы и сливается мысленно с агнцем. В довершение всего она чувствует, как поднимается с земли, поднимается на несколько футов в воздух. Она сама едва поверила бы этому, но одна уважаемая особа, мадемуазель Гравье, уверяет ее в этом. Все приходят, смотрят с удивлением, благоговеют.

Жирар приводит своего коллегу Гринье, который опускается на колени и плачет от радости.