Ведьма Чёрного озера. Тайна русалки

Одно хорошо – Шурка всем растрепала, языком своим длинным, что девка городская, ведьма и есть, колдовка страшная, потому у нее и рожа смазливая… Она, то есть Альбинка приезжая, пугало на несчастную соседку и науськала, та, еле спаслась, с божьей помощью.

Одного опасалась Лика, бегая по тесной комнатке в доме родной тетки, что не одобрит ее самодеятельность, бабушка, Марь Ивановна.

То, что Марь Ивановна, бабка ей родная, Лика знала всегда, да только о том помалкивала, как велено было.

Тетка Зинка, женщина богобоязненная, да забитая, Марь Ивановну боялась до умопомрачения, но в дом пускала безропотно и с племянницей наедине оставляла без споров, хоть и любила девочку, точно дочь родную.

Но, плевать ей, Лике, на робкую тетку Зину слюнями липкими! Бабушка, вот кто был для девочки кумиром. Именно бабушка рассказала маленькой Лике о том, что она особенная, не такая как все. И пусть потом, тетка, рыдая и хватая девочку за колени, пыталась образумить «непутевое чадо, введенное в искушение», творя молитвы и обливая ребенка святой водой, дар, присущий ей от рождения, никуда не делся, не пропал, а наоборот – усилился и развился.

И всем недругам своим, Анжелика давно бы показала, где раки зимуют, если бы не строгий запрет Марь Ивановны.

Крепко Лика старуху уважала, потому и ослушаться боялась, хотя и плыл, полз мерзкий шепоток у нее за спиной, да крест, сотворенный во след, непосвященными мирянами, жег спину, но, Анжелка крепилась и терпела, лишь изредка позволяя себе развлечься, как нынче с теткой Шуркой Затонской, да белобрысой Олеськой, вздумавшей, сдуру, увести у нее парня.

За Олеську Марь Ивановна сурово выговаривала своенравной и строптивой Лике, но кровь родная – не водица. Пожурила, да простила, продолжила учить Лику знахарству, да ведовству.

Именно так – странная женщина была Марь Ивановна, странная, зловещая и притягательная.

В церковь не ходила, богу не молилась, да и Сатану не жаловала. Говорила, что сила ей данная, природная, изначальная, а, что темная или светлая, злая или добрая, то без разницы…Силе, ей все равно, кому служить и какие дела творить. Дар должен быть крепкий, чтобы совладать с ведовством, да к делу его приспособить.

Впрочем, за дела Марь Ивановна, бралась редко.

Одряхлела за последний год старушка совсем, вот и в больницу попала.

Теперь, она, Лика, может и посильней собственной бабки будет, сама себе хозяйка.

Много Анжела знает тайн всяческих, многое может, но, бабка, хоть и старая, да ум сохранившая, всегда пригодится.

Вот признает Лику внучкой родной перед всем хутором, сотрет позорное пятно незаконного рождения, впустит ее в дом и станет она, Анжелика Анохина, жить да поживать, а, добро или зло совершать, так, то, Лике решать, а не бабке старой или тетке богобоязненной.

Анжела, слегка угомонившись, перестала метаться по комнате и замерла подле зеркала, высокого, во весь рост, гладкого и ровного, способного показать всю девичью красу без изъяна.

Так и хотелось Лике, как в сказке, замереть у зеркала, да спросить честное стекло: «Кто на свете, всех милее, всех румяней и белее!»? И хотелось ответ услышать, искренний, естественно, в свою пользу.

Рассматривая высокую, стройную брюнетку, пышногрудую и длинноногую, Лика горделиво задирала подбородок, придирчиво оценивая и белизну собственной кожи, и яркость глаз, и красноту губ. Все нравилось Лике в собственной внешности, не чета, каким-то там, худосочным блондинкам, а вот, поди ж, ты – Женька Попов, вечный воздыхатель, бегающий за Ликой с самого первого класса, точно щенок покорный, взял, да и переметнулся во вражий лагерь, позабыл про Ликины прелести и выгуливает теперь, кралю городскую, у которой, прости Господи, ни кожи, ни рожи.

Хотела Анжела, невзначай, порчу легкую на сестрицу, новоявленную навести, так, ничего особенного – пару бородавок на лицо посадить, да фурункул на причинное место. Не опасно, но болезненно, а, коль, бабка, Марь Ивановна, осерчает крепко, так и снять недолго, да, собаке бездомной передать, чтобы заговор не пропал, да сила не иссякла.

Только, то ли, сама Лика перемудрила, то ли, девка городская, береглась, но пропал заговор, зазря, не прилип к кому надо, а, растворился без пользы дела.

Значит, не так проста, сестрица сводная, глаз да глаз, за ней нужон, опасливой такой.

Может, бабка, Марь Ивановна, перестраховаться решила, да вторую внучку, законную, к ведовству, шаманству своему приобщить?

Лика грозно нахмурилась, повертелась на носочках, выпятив подбородок вперед – не пройдет номер старой хрычовке, не позволит ей, Лика, по -своему поступить.

А нужно будет, так и изведет неугодную сестрицу, позволения не спросит… Заговор подберет самый черный, самый страшный, чтобы, даже, следа от соперницы не осталось на этом свете!

Переполненная мрачными мыслями и подозрениями, Лика скоренько нарядилась, как на гулянку, подкрасила губы ярко красной помадой, холодно кивнула тетке Зинке и была такова.