Ведьма для охотника (СИ)

Опустив глаза, я покорно встаю и оказываюсь ростом с Кравица. Он подходит ближе, нагло пялится на мою грудь.

— Поздравляю, — скрипит с неудовольствием, хватает мою ладонь и прижимается к ней мокрыми противными губами.

Стискиваю зубы.

Терплю.

Много ли у меня теперь возможностей сопротивляться?

Юрий хмурится, шагает к двери, без слов приглашая гостя следовать за собой.

Мужчины выходят в приемную, оставляя меня одну в кабинете.

Я падаю на диван и упираюсь перед собой безумным взглядом, пытаясь осмыслить произошедшее и уложить его у себя в голове.

Прихожу в себя, только когда ощущаю в кабинете присутствие хозяина. Моего теперь тоже? Да?

Поднимаю на него взгляд снизу вверх.

Юра стоит передо мной, сунув руки в карманы своих шикарных костюмных брюк, и смотрит строго и внимательно.

— Ну что, Юля, ноги раздвинешь или сначала, все-таки, рот?

Глава 30

С полсекунды я тупо моргаю, не понимая его слов…

А когда смысл доходит…

На то, чтоб вскочить перед ним на ноги, уходит мгновение. На то, чтоб посмотреть в светлые похотливые глаза, еще одно.

Ну, а остаток отведенного мне судьбой времени уходит на действия.

Шиплю злобно в ответ на хамское предложение:

— Сначала — зубы!

И коротко, без замаха, но очень жестко, бью по гадкой , надменной морде.

И вот плевать мне в этот момент, за какую сумму он меня выкупил, и на что , типа, имеет право.

Ни на что! Пошел он нахер! Сука! Лесной блядский царь! Пусть попробует только!

Удар получается сильным, голову Юрия мотает в сторону.

Эхо от удара , кажется, гуляет по кабинету, я замираю, вытаращив глаза на дело рук своих. Руки, точнее.

Все…

Это финал, Юлька, так и не ставшая Апполинарией…

Лесной медведь тебя сейчас просто в пол вколотит…

Такие мужики не любят, когда их незапланированно отоваривают по роже.

Он медленно поворачивает лицо обратно, словно не веря, прикасается к разбитой губе пальцами, слизывает кровь…

А я стою, уже понимая, что именно сделала, умирая одновременно от ужаса содеянного и своей дикой готовности отстаивать чувство собственного достоинства.

Я — не шлюха покорная! И ноги по сигналу раздвигать точно не буду!

Наверно, все это четко транслируется в моих глазах, потому что Юра щурится злобно, усмехается, вытирает кровь с губ тыльной стороной ладони.

А затем, с тихим и жутким рычанием:

— Как ты меня заебала, ведьма!

Ловит оба запястья одной рукой, а второй жестко хватает за затылок, притягивая к себе и вжимаясь в распахнутый в протестующем вопле рот грубо и жадно.

Вся моя боевая ярость мгновенно трансформируется в не менее боевое желание показать этому гаду, что я — сама решаю, кого мне целовать и кому позволять себя лапать!

И плевать, что в данный момент это — именно он! И до этого тоже был он! И вообще…

Плевать!

Я — выбираю сама!

Я — его выбрала!

Отвечаю на жестокий поцелуй не менее жестоко, кусаю, без стеснения и каких-либо тормозов, его губы, неистово вжимаюсь всем телом в него, так сильно, что кажется сердце мое — уже в его груди! В его руках! Бьется, больно так, дышать мешает!

Да и не надо мне дышать, зачем?

Пусть он дышит. Мной.

Охотник рычит, почуяв мою накопленную ярость, которую я сейчас радостно трачу на него, и не тормозит, только огня подливает еще больше!

Сжимает меня, железные пальцы — до боли на моих предплечьях, до синяков. Это неприятно, но плевать!

Особенно, когда он отрывается от губ и начинает яростно кусать шею. Каждый его укус — сигнал моему телу, что вот он — хозяин, нашелся. Все правильно сейчас сделает. Так, как надо. Так, как мы любим, как ждем! По чему тоскуем давно уже!

Слышится треск, это я рву ворот его шикарной, стоящей, как половина моей квартиры, рубашки, потому что не ему одному хочется кусать! Не ему одному кровь нужна!

Я тоже! Тоже хочу!

Освобожденное от оков галстука горло невероятно привлекательное, и я с наслаждением впиваюсь в него зубами. И ощущаю дикий восторг при этом.

— Сучка кусачая, — рычит он, отрывая меня от себя за запястья, смотрит с полсекунды в глаза, взгляд его — невероятно жгучий, такой, что колени гнутся. И хорошо, что держит.

На шее его — четкий отпечаток моих зубов, повыше ворота рубашки, а значит, будет виден всем.

И партнерам, и этим сучкам из приемной… Осознание такое доставляет мне невыразимое наслаждение, и я, торжествующе усмехаясь, нарочито медленно и вызывающе облизываюсь.

А глаза моего охотника темнеют еще больше, становясь совершенно черными и жгучими.

— Ведьма чертова, — хрипит он, и, будь я проклята, если не сквозит в его тоне отчаяние. Не хочется ему покоряться, не хочется чувствовать то, что сейчас чувствует! А выбора нет! И это… Ох, осознание своей власти — непередаваемо! Это даже не компенсация за мои моральные страдания, за то, что он устроил мне тут, в кабинете, только что… Это — воздаяние! Сторицей! За мои мучения! Получай! Получай, гадкий медведь!

Видно, что-то такое торжествующее в моих глазах отражается, потому что охотник сжимает челюсти, а затем кладет мне руки на плечи, давит вниз во вполне однозначном властном жесте.

Я становлюсь на колени.