Ведьма-двоедушница (СИ)

- Тонко подмечено, - обратился к Роме один из всадников, ехавший в конце. Гордо сидел он в седле, властно держа в руках длинный кнут. Одет он был, как опричник, только не имел при себе никакого оружия. Да и попона на его коне не была украшена собачей головой. - Вовремя ты подоспел, однако. Коли б не ты, не видать света было бы тому молодцу. Жизнью он тебе обязан.

- Благодарю за добрые слова. - Роман поклонился, признав в говорившем человека высокого положения.

- Не видал я тебя раньше здесь. Какими дорогами пришёл?

- Из Вологды мы, - ответил Рома, кивая на Димитрия и Афоню.

- В поисках лучшей жизни? - усмехнулся наезник.

- Уж не судите строго. Не грех ведь. - Человек рассмеялся и ловко спрыгнул с лошади. Высок он был, статен и моложав, не смотря на то, что его чёрные волосы были поддёрнуты сединой.

- Не грех, - согласился он. - Даже напротив. - Он окинул Рому оценивающим взглядом серых глаз. - Ну, добро. - Он подозвал одного из лучников. Тот отвесил ему низкий поклон. - Покажи этому доброму человеку и его братьям, где находятся конюшни, и проследи, чтобы их накормили и выделили покои. А кто спрашивать будет, скажи по моему личному приказу взяты на службу. Понял?

- Да, господин, - ответил лучник и снова низко поклонился.

- Благодарю. - Роман тоже поклонился.

Человек в чёрном рассмеялся и, ловко запрыгнув в седло, махнул рукой, мол, не стоит благодарности, и удалился.

- Не стой, как дурень, - сказал лучник, в голосе которого Роман узнал того, с кем он имел удовольствие общаться до приезда конницы. - Велел господин тебе и дурням твоим следовать за мной, вот и не тратьте моё время попусту.

Стар он был уже по меркам воинства и, по мнению Ромы, но крепка была его хода и рука, любовно поглаживающая мушкет, а глаз его был зорок, меток и мудр. Как ни странно, Роме он даже по душе пришёлся. И он даже готов был поспорить на свою шапку, что это было взаимно. Такие старые воины уважали смелость, а смелым Рома был.

Кобыльи конюшни разводили лошадей русской породы и иноземных. Работы в них было много, и, скажем так, не самой приятной. Но труд этот был честным, как и еда и угол свой, получаемые за неё. В крепости Роману приходилось тоже много работать, но то было бесперспективно, а здесь были возможности. Теперь он это понимал, и рад был, что они с товарищами был приняты туда.

Так же, к своему удивлению, Роман начал проникаться к опричнине. Нет, не к той жестокости, которую они чинили, а к их вере: вере сильной и в царя, и в церковь. И самое главное - у неё, у веры-то, была праведная цель.

В конце XVI века в новгородских землях, а затем и в Москве распространилась ересь жидовствующих. Еретиками были священнослужители, отрицавшие многие основополагающие каноны Православной церкви. В 1569 году даже было сожжено несколько людей за употребление в пищу запрещённой церковными правилами телятины.

И вот как раз идеологическим смыслом опричнины было просеивание для отделения добрых семян православной соборности от еретических мудрствований.

Еретики, которым удалось остаться в живых, ушли в тень, и многие о них забыли. Однако, на второй год неурожая, люди стали вспоминать и задумываться о природе такого лиха, и если голод был врагом объяснимым, то чума была врагом, которого нельзя было ни увидеть, ни убить, и её могли объяснить лишь колдовством.

Самим царём был учрежден монашеский орден, члены которого становились не просто царскими слугами, а рыцарями веры, железной рукой которых должна была искореняться нечисть.

Сабли, наконечники стрел и серповидные лезвия их черешковых топоров (бердышей) были из чистого серебра, окропленного святой водой, и носили они чёрные одежды, как у опричников, с тем лишь отличием, что слева на груди у них была нашита белая лилия - символ чистоты и правосудия.

Спустя неделю со дня приезда в слободу Романа посетил гость, да не просто гость, а добрый человек, взявший его на работу в конюшни.

Имя носил он царское - Лев, и в ордене он был кем-то вроде духовного лидера и наставника. Поговаривали, что это с его подачи царь учредил орден, ибо бывал ранее Лев на Западе, да не только, и видел своими глазами и зло, и его деяния, и знал способы борьбы с таковым.

- Обжился ты, как я погляжу. - Лев зашёл прямо в конюшню, совершенно не смущаясь ни навозу, ни запаху. - Молодец! Я наблюдал за тобой, - продолжил он, не дав Роману и слова вставить, - с того самого дня, как увидел, как ты лошадь обуздал. Не было в тебе страха перед животиной, и рука твёрда была твоя, и сердце, и вера. Такому молодцу место не в конюшне.

- Благодарю вас, господин, но это нужный труд, и по-своему благородный.

- И скромен, и честен, - заметил с улыбкой Лев. - И это делает тебя ещё более ценным. Есть у меня для тебя задание. Важное и секретное, так сказать. И учти, отказ я не приму. Сможешь проверить на личном опыте, насколько я хорош в убеждении.

- Любая работа - честь для меня.

- Не боишься, что прикажу убивать? - прищурил один глаз его собеседник. - Тебя же в монастыре растили, и ты должен знать, что убийство - самый страшный грех.