И тут впервые она увидела Саласара. Она сразу уверилась в том, что это именно он. Об этом можно было судить по суровому выражению превосходства, застывшему на его бледном лице. Саласар, высокий и худой, чопорный и высокомерный, весь словно состоявший из прямых линий, был несказанно серьезен и постоянно шевелил тонкими пальцами, украшенными длинными ногтями. Он внушал ей страх. У нее возникло ощущение, что, несмотря на разделявшее их расстояние и толпу народа, инквизитор вполне мог почувствовать ее дьявольскую природу, прочитать все мысли и предугадать любые ее планы. Испуганная девушка решила поскорее удалиться с площади, пока этот ужасный Саласар не приказал ее схватить и бросить в темницу.
Аутодафе продолжалось два дня. Понадобилось еще два, чтобы окончательно погасли огни костров, а город освободился от приезжих. Этого времени оказалось более чем достаточно, чтобы Май стало ясно: путеводная нить, которую вручил ей Голыш, сообщив, что доставил Эдерру в здание трибунала инквизиции в Логроньо, оборвалась. Она опять осталась ни с чем и в еще более отчаянном положении, поскольку не знала, умерла ли Эдерра в тюрьме в результате эпидемии, или она все еще жива и томится в какой-нибудь темнице.
Ей не оставалось ничего иного, как набраться смелости, пересечь площадь Святого Франциска и обратиться к охраннику у дверей трибунала. Где взять силы на такой поступок, она не знала. До сих пор все дела, требовавшие мужества и решительности, брала на себя Эдерра, однако теперь выбора не было. Она была уверена, что если и существовал на свете человек, который мог сказать ей, входила Эдерра в эту дверь или выходила, будучи живой или мертвой, так это стражник при входе.
Май вынырнула из тени арки, осторожно ступая, пересекла площадь вместе с Бельтраном, трусившим у нее за спиной, и остановилась перед человеком, который искоса смотрел на нее с недружелюбным видом. Она сжала кулаки и, уставившись в пол, поскольку не решилась взглянуть ему прямо в глаза, выпалила, отбросив всякие церемонии, потому что ей больше не было дела до осторожности:
— Где Эдерра?
— А ты кто такая? — спросил ее стражник с бесконечным презрением.
— Ее привезли сюда. Несколько месяцев назад. А на аутодафе ее не было. И я не знаю, где она и где искать дальше. — Она нахмурила брови, а нижняя губа у нее задрожала.
Стражник огляделся: не наблюдает ли кто за тем, как он тут разговаривает со столь жалким существом.
— Кое-кто захворал и преставился, — прошептал стражник, глядя перед собой.
И тогда горе вырвалось у нее наружу, и она начала яростно топать ногами, сжав кулаки, и завыла, точно зверь лесной.
— Ладно, ладно. Да замолчи ты! — сказал стражник, движимый скорее желанием прекратить шум, нежели сочувствием к горю девушки. — Как, говоришь, имя той, которую ты разыскиваешь?
— Эдерра Прекрасная. Ее прозвали так за красоту, — ответила она, пытаясь сдержать рыдания.
Стражнику не понадобилось заглядывать в архивы, поскольку он сразу ее вспомнил. Прекрасная, как Божье дыхание, наполняющее наше существование благодатью, а воздух ароматом цветущего луга. Но тут громкие стенания девчонки-оборвыша вывели его из задумчивости.
— Перестань ныть! — приказал он, потому что ее вой уже начал привлекать внимание прохожих. — Прекрасной здесь уже нет. Ее не так давно выпустили. Улик против нее оказалось недостаточно, вот и освободили. Ее продержали всего пару недель.
— Вы уверены, сеньор?
— Как я мог забыть? Я же стоял в дверях, когда она выходила. Сказали, что в темнице развелись вши, и арестованным пришлось остричь волосы, так что она вышла наголо остриженной, повязала на голову какой-то платок. Думаю, из кокетства предпочла, чтоб не видели ее с голой, словно дыня, головой. Жаль, потому что ее рыжие волосы…
— Она не была больна? — Май прервала его, как только при воспоминании о гриве Эдерры он возвел глаза к небу.
— У нее была забинтована нога, и она слегка хромала. Вышла поспешно, даже не посмотрела в мою сторону, — сказал он с видимой досадой.
— Вы видели, в какую сторону она направилась?
В тот момент, когда стражник указывал ей пальцем на север, из глубины здания донесся шум. Ворота дворца инквизиции распахнулись, из них выкатило несколько карет. Стражник успел оттолкнуть Май в сторону, прежде чем она угодила бы под колеса, и бедняжка очутилась на земле. Девушка быстро вскочила, стараясь разглядеть сидевшего в карете, однако красные бархатные занавески на окнах были задернуты и, хотя она пару раз подпрыгнула повыше, ей не удалось ничего увидеть. Кареты исчезли, свернув на соседнюю улицу.
— Кто ехал в этой карете? — спросила Май, отряхивая подол юбки.
— Ты все еще здесь?
— Да.
— Ты напрашиваешься на неприятности, когда суешь нос куда не просят. Гляди, а то я сам тебя посажу под замок за то, что ты тут меня донимаешь.