Ведьма и князь

Несколько минут назад мальчишка принес из псарни семерых щенят, возле них встревоженно крутилась сука – большая рыже-белая собака местной породы с острыми ушами и длинной лохматой шерстью. И пока князь, и его гость разглядывали потявкивающих и повизгивающих щенков, встревоженная мать беспокойно бегала вокруг них, подхватывала то одного, то другого зубами за пушистый загривок, тащила назад в корзину, но не успевала она схватить следующего, как первый уже вылезал из невысокой плетеной корзины и с тявканьем присоединялся к свалке посреди палаты.

Щенкам не хотелось сидеть в тесной корзине, когда тут такое раздолье и так удобно. Широкие дубовые половицы покрыты островками оленьих шкур: бурых, желтовато-бежевых, пятнистых. На них тепло, свободно и в них так забавно вцепиться зубами и тянуть, ворча и мотая головой из стороны в сторону.

Свенельд смеялся, Мал тоже подхихикивал.

– Ну что, друже Свенельд, выбрал уже? А то нам еще есть о чем поговорить.

При этом он бросил быстрый взгляд в сторону волхва за колонной. У того было непривычно молодое для служителя лицо, застывшее сейчас, словно маска, отчего казалось более зрелым и значительным. Тонкие белые руки волхва лежали на обшитом бляхами поясе, тускло мерцал чеканный обруч на гладко причесанных длинных волосах.

Свенельд замечал внимание князя к волхву, но словно бы не реагировал. Смеясь, он разглядывал щенков, повалил одного из них, единственного темно-серого из помета, но с белым брюшком и пятном на лбу, почесывал его округлый животик.

– Может, вот этого возьму. Ишь, какой лобастый! Явно с примесью волчьей крови.

– Ну, на том и порешили, – хлопнул себя по коленям Мал. – Теперь изволь выслушать меня, посадник.

По его знаку волхв отворил дверь, и мальчишка-псарь скользнул в комнату, стал собирать щенят. Один из них, рыжий, с уже поднявшимися острыми ушами, ловко увернувшись, схватил его острыми зубками за кисть. Паренек охнул, а Свенельд рассмеялся.

– Давай лучше я этого, остроухого, выберу. Он-то явно чистокровной древлянской породы, я знаю, чего от него ожидать. А волчья примесь...

Молодой волхв даже чуть усмехнулся, когда при этих словах посадник покосился на него.

– Волчья примесь всегда таит в себе неизвестное. Да и что ожидать от того, кто набегает из чащи, – весело закончил Свенельд.

Мальчик-челядинец нетерпеливо ждал, пока киевлянин как следует, разглядит щенка.

– Я назову его Малкиня, – сказал тот, наконец, отдавая пса. Князь даже охнул.

– Моего советника обидеть норовишь, посадник? Знаешь ведь, что именно так его тут кличут.

Но Свенельд снова засмеялся.

– Что это ты за него заступаешься, друже Мал? Сам-то волхв стоит как идол на капище, не шелохнется.

Волхв и впрямь остался равнодушен к тому, что его именем посадник намеревался назвать щенка. То, что киевлянин невзлюбил его, волхв Малкиня знал и так. Был у него дар от богов – читать чужие мысли. И он уже понял, что Свенельд просто тянет время, не желая обсуждать с князем насущное.

Однако обсуждать все же придется. Уже второй месяц киевское войско стоит на постое в Искоростене, кормится за счет жителей, воины спят в местных избах, требуют корма своим коням, подарков спрашивают. А так как войско посадника Свенельда немалое, жители Искоростеня стали роптать, жаловаться князю на тяжесть поборов. И просили: мол, отправь, кормилец-князь, оглоедов киевских из города, пока те совсем все закрома не опустошили, не разграбили последнее. К полюдью киевлян местные вроде уже привыкли, но еще не бывало такого, чтобы дружина посадника столько времени в одном месте сиднем сидела. Ни один город не сможет долго вынести этого без ущерба для себя, особенно если все знают, что по договору с Русью полюдники должны равномерно расселиться по селищам и погостам, разъезжать, собирая дань, но нигде подолгу не оставаться, чтобы не вводить местный люд в расходы.

Свенельд, наконец, отпустил псаря, сел, опершись спиной о бревенчатую стену, вздохнул.

– Я знаю, о чем толковать станешь, Мал пресветлый. Но ты только вслушайся, какое ненастье на дворе. То дождь, то снег, то гололедица. Вот распогодится немного, и мы тронемся помаленечку.

Из-за ставен терема доносились малоприветливые звуки: ветер завывал, обрушиваясь порывами, шуршало неприятно ледяной крошкой, из всех щелей тянуло стылым холодом. Погодка и впрямь не радовала уже, которую неделю. Мороз не держался, сеяло то дождем проливным, то мокрым снегом, а пронизывающий ветер дул не переставая, выл в зарослях, ревел в чащах и нагонял угрюмые низкие тучи, из которых вновь попеременно шел то снег, то дождь. И отправляться в путь в такую погоду мало кому хотелось. Но все же Мал не отступал от своего:

– Али твои витязи глиняные, что страшатся раскиснуть? Али они не воины, а девки красные, опасаются, что личико ветром обдует?