Ведьма и закон. Игры вестников

Растерянности Сигюн скрыть не сумела.

Локи склонил голову набок. От удивления ее губы чуть приоткрылись, окончательно лишая его здравых мыслей. От ее маниту в пространство потянулись яркие белые искры – признак сильного волнения. Соблазнительная, хрупкая, совершенная. У него не выходило запечатлеть Сигюн целиком. Каждый раз только плохая копия ее настоящей. Он мог изобразить оживающим все. Но ее не мог.

– А почему не подходишь? – наконец пришла она в себя.

– Ты не звала.

– Я тебя и в свой дом не звала, но ты же пришел!

Сигюн возмутилась искренне. Как кого-то «изучать» берется, он, значит, не спрашивает, как богине красивой ложе согреть, он вдруг ждет зова? Что за рассуждения?

– А как иначе тебе стать интересным?

Она изумленно уставилась на Локи. Скинула накидку, встала, подошла к нему и опустилась напротив.

– Мне было все о тебе интересно уже тогда, когда ты смотрел на меня с крыши на площади.

Локи глубоко и прерывисто вздохнул. Пока она произносила самую желанную в его жизни фразу, он неотрывно следил за движением ее губ. Он помнил, какие они нежные и теплые, помнил ее дыхание, ее запах и помнил сладкую острую боль, которую впервые ощутил тогда.

– Так мне звать или ты сам поймешь?

Боль повторилась, только теперь приступ был слаще и острее, и Локи не сумел с ним справиться. Он застонал и потянулся к ее губам. Маленькая, обжигающая, податливая. Она ему позволила все. Изучать и ласкать, постигать ее движения, ее полупрозрачное тело, почувствовать ее силу, проникнуть в нее.

Сигюн видела жажду Локи, ощущала ее. Изгибалась навстречу его ласкам. Не сопротивлялась дикому алому пламени, что блуждало внутри, поглощая ее маниту. Тихо и надломленно стонала, когда он двигался в ней.

Он не помнил и не знал ничего, кроме своей богини. Ее дыхания, тепла, запаха. Локи путался в себе, теряя границу между наслаждением и болью. Казалось, он чувствует одновременно все: счастье быть нужным ей, страх разочаровать ее сейчас, абсурдную ревность ко всем мужчинам в обоих мирах и ни к кому конкретно. Ему хотелось поглотить ее и стать для нее всем. Он жаждал принадлежать ей, служить ей, слушаться во всем, кончать в нее снова и снова и слышать, как она стонет.

Занятые друг другом, они не замечали ни вьюги, разбушевавшейся на улице, ни молчаливого ангела, наблюдающего за ними сквозь окно. Довольный результатами своих трудов, он ласково улыбнулся и исчез.