Ведьма и зеркало

Люди, простые, самые обычные, они ничего не знали о магии и колдовстве, и в большинстве своем даже в них не верили, но чуяли наделенных силой каким-то странным, почти сверхъестественным чутьем, и сторонились. Этакая беспричинная тревога, от которой невозможно избавиться, как ни старайся.

Хотя вот меня никогда не выделяли среди прочих, будто бы и не ведьма я вовсе, а совершенно заурядный человек.

Водитель такси покорно вышел, чтобы помочь с моим чемоданом. Глаза у него были стеклянными, совсем неживыми, и нам он не сказал ни единого слова.

— Что с ним? — тихо спросила я, с подозрением глядя на мужчину.

— Так быстрей, — передернула плечами мать и буквально запихнула меня на заднее сидение такси, а потом только уселась рядом.

Значит, морок напустила. Или голову задурила. Так сразу и не сказать.

— Как только у тебя ума хватило, вот скажи мне? — принялась распекать меня мама, гневно сверкая зелеными глазами. — Бежать. Словно преступница. Так меня опозорить — это еще нужно уметь…

Я отвернулась к окну, а потом и вовсе к нему привалилась, наслаждаясь холодом. Если закрыть глаза, можно представить, что я одна. Вот если бы еще и уши закрыть.

— И чего это мы морду воротим, барышня в белом пальто? — и не подумала оставлять меня в покое мама.

Самое лучшее, что можно было сделать — просто промолчать. Ей надоест минут через пятнадцать-двадцать, не позже. Только бы сдержаться и не вымолвить ни единого слова. Стоит только подкинуть дров в топку маминой злости — и она до ночи не уймется.

— Дал же господь наказание за грехи мои тяжкие. Позорище-то какое. Ни украсть, ни покараулить, только неприятности на хвост свой длинный собираешь. Лучше бы мужа на него поймала. Янка твоя уж скольких мужиков охомутала? И еще не меньше будет? А ты что?

Безумно хотелось напомнить матери, что за эти же подвиги она мою подругу под настроение и ругала, но нельзя было даже рта открывать сейчас.

Поэтому я только сжимала зубы и проигрывала до бесконечности знакомую до последней ноты песню. Раз за разом, раз за разом, раз за разом.

"Мечтать о принцах — ну какой в этом толк? Мечта не кормит, мечта не греет…"

Мама сдалась на этот раз только спустя час с лишним; если бы водитель не был под властью чар, наверняка бы с ума сошел от ее непрекращающегося возмущения.

Платить родительница сперва даже не хотела. Она частенько так делала, оборачивая дар в свою пользу. Я непримиримо покачала головой и полезла за своим кошельком. Нельзя вот так обходиться с людьми.

— Совестливая, — едва не сплюнула от досады мать. — Где только была твоя совесть, когда из страны пыталась убежать?

И снова я смолчала и просто пошла к подъезду, волоча за собой чемодан. На душе было неспокойно, гадко, словно беда еще не случилась, но уже заглядывает в глаза. Никогда не казался родительский дом мне тихой гаванью, в которой можно укрыться от всех бед. Отсюда куда чаще я уходила с тяжелым грузом на душе, неподъемным.

— Язык проглотила? — спросила мать, когда мы поднимались в лифте.

Я покачала головой.

— Нет.

Последовал тяжелый вздох.

— Ты хоть понимаешь, что дала Левину повод сжить тебя со свету? Принципиальный-то он принципиальный, вот только на наше племя у него такой зуб, что и думать страшно. И надо было тебе именно с ним такой фокус попытаться выкинуть? Ты со своих облаков вообще жизни не видишь, что ли?

Я кивнула.

— Не вижу.

О рассказанной Яной истории я даже заикаться не стала.

Больше и объяснять ничего не требовалась. Не пыталась я вникать в чужие дрязги, войны, обиды. Зачем мне это?

— А стоило бы на бренную землю поглядывать, — втащила меня за собой в квартиру мама, а потом поспешно заперлась на оба замка. — Без этого и шею свернуть недолго. Инспекция, сама знаешь, шутить не любит. А тебе надзирающий так и вовсе лютый достался. Так и скалится. Если бы Павлицкий сегодня так вовремя не подвернулся, кинулся бы на меня Левин. Непременно кинулся. И тут уж одному господу нашему известно, кто кого бы заборол. Я-то хоть и сильна, так ведь и этот окаянный тоже не слаб.

У меня сердце удар пропустило.

— Так зачем же ты на него кинулась в аэропорту?

Мать посмотрела на меня долгим взглядом, нечитаемым.

— Так что же, мне нужно было этому чудищу единственного ребенка отдать? Да не дождутся.

Я молча принялась раздеваться. В голове было совсем пусто, как будто довелось проплакать несколько часов, а теперь наступило долгожданное облегчение. Или хотя бы успокоение.

— Что там за Арцев хоть, мама? — спросила я, когда уселась в кухне на табурет, поджав под себя ноги.

Родительница тем временем привычно суетилась у плиты. Зачадило на скороде подсолнечное масло, зашипело, совсем как в детских воспоминаниях.

— Да был один слишком оборотистый. Бизнесмен, прости господи. Владелец заводов, газет, пароходов. Приходил ко мне, хотел еще оборотистей стать. Такого запросил — там не одну душу заложить надо, с десяток. Ну и завернула я его с порога. Делать мне нечего, мараться ради чужого дохода.

Я улыбнулась. Мама моя даже ради своего дохода — и то не стала бы мараться, уж мне ли не знать?