— Хватит себя хоронить заживо, Сонька. Уж не знаю, что там за ерунда с тобой случилась, что ты ото всего мира закрылась на семь замков, но, может, хватит? Если Стахович будет в тебе заинтересован, не стоит отмахиваться. Так-то он ничего. И, учитывая, что он хочет стать учеником твоей матери, будет очень милым.
О да, он наверняка будет стараться, тут и сомнений быть не могло. И от этого во рту горчило.
— Думаешь, я хочу, чтобы с меня сдували пылинки, чтобы не вызвать неудовольствие моей всемогущей матери? По-моему, отвратительно.
Мы вышли из машины, и я вытащила из багажника свой чемодан. Кажется, бампер не погиб смертью храбрых.
— Хватит уже витать в облаках, Соня. Ты ведь не героиня любовного роман, и прекрасный принц с неба не свалится, чтобы увезти тебя в даль на белом коне. Поверь моему опыту, идеальных мужчин все равно не бывает. А любовь… она проходит быстро. В итоге остается только здравый расчет.
Я покосилась на подругу.
— Ты же каждый раз замуж выходила по любви. Разве нет?
Яна кивнула и направилась к подъезду.
— По любви. И как только она уходила, я разводилась, чтобы найти новую любовь. Так и живем. Но я же тебя знаю, ты из тех, для кого слово "развод" под запретом.
На это можно было только рассмеяться.
— О чем ты вообще, Яна? Если я не думаю о замужестве, какой может быть развод, в самом деле?
Ведь я жду только одного человека, который, наверное, и не придет никогда. Он мог даже умереть за столько лет.
А сегодня снова не удастся поставить свечу на окно, и почему-то кажется, что вот именно сегодня он может посмотреть в мое окно и понять, что я жду… Но сегодня мое окно будет темным, мертвым. И завтра. И, наверное, послезавтра.
Расстраиваться ли мне из-за этого? Или стоит, наконец, попытаться смириться, скинуть давнее проклятие, которое не дает покоя?
— Соня, где ты опять витаешь? — вернула меня на грешную землю Яна и открыла подъезд. — Тащи уже свое богатство, пока не замерзла. Не май месяц, знаешь ли. Хотя у нас и в мае нежарко.
Жила Яна в месте, которое можно было назвать удивительным, в сталинке. Я любила такие дома, сталинский ампир слишком сильно напоминал мне ампир обычный, а заодно и Санкт-Петербург, пасмурное небо которого я любила сильней всего на свете. Сама я никогда бы не выбрала такой дом: слишком дорог и долог оказался бы ремонт. Яна же с легкостью махнула на все затруднения рукой.
— Я не витаю, — отозвалась я, — так, задумалась немного. Пойдем уже внутрь. Действительно холодно как-то.
Снег поскрипывал под ногами. Все-таки лег в ноябре. В прошлом году уже в октябре были сугробы по пояс, и мороз стоял такой, что на улицу носа казать не хотелось. На этот раз природа была милостива, и завьюжило только в ноябре.
— А Костику ты все-таки не давай отставку, не подумав, если он решит поухаживать. Он не хуже прочих. Да и колдун к тому же, — продолжала наставления Яна, топая передо мной по лестнице. — Когда еще такой шанс подвернется? Анна Георгиевна, конечно, многое может, но даже ей не так уж легко найти для тебя подходящего ухажера.
Конечно, всем известно, что для меня лучше. Может, действительно известно.
— Я подумаю над твоими словами, — тихо вздохнула я.
Левину я позвонила сразу, как только оказалась в квартире подруги. Признаться, мне редко самой приходилось набирать номер надзирающего инспектора. Кто пожелает сам звонить такому человеку?
— Вы решили мне что-то сообщить, Софья Андреевна? — спросил Левин с явным интересом. Его низкий голос звучал так обманчиво, вкрадчиво… Наверняка решил, будто сейчас я примусь каяться в грехах.
— Да, Кирилл Александрович, — подтвердила я. — В ближайшее время я собираюсь жить у подруги Яны Лановой. Не хочу, чтобы вы меня потеряли.
С какой-то непонятной мне мрачностью рассмеялся Левин.
— Вот уж того, что я вас потеряю, бояться, Софья Андреевна, точно не стоит. Впрочем, говорите мне адрес.
И адрес я назвала.
— Надеюсь, на этот раз обойдемся без попыток пересечь границу?
В голосе Кирилла Александровича звучал откровенный сарказм. Хотелось сообщить ему, что сарказм — это низшая форма юмора, но, конечно же, я не стала озвучивать эту свою мысль.
— Предпочитаю не совершать вещей бесполезных. Хватило и одного раза.
Инспектор хмыкнул.
— Что же, ваша искренность не мешает обладать и кое-каким умом. Удивительное дело.
Как мило, что меня вот в такой завуалированной форме назвали дурой. Есть что-то противоестественно, когда человек с манерами говорит неприятные и даже оскорбительные вещи. Потому что отвечать сложно.
— Надеюсь, вы не станете вольно или невольно вредить своей подруге, — обронил словно бы невзначай инспектор и положил трубку.
А замерла испуганно, понимая, что если все обернется для меня дурно, то и Яна непременно пострадает. Почему раньше мне в голову не пришло поразмыслить о таком повороте событий? Я напросилась к подруге и потяну ее за собой на дно.