Когда она наконец дошла до края поляны, то задумалась, куда же ей идти. Начались заморозки. Лес превратился в ледяную глыбу снега и спутанных веток. Что ждет ее в чаще? И даже если ей удастся пробиться сквозь глубокие сугробы обратно в Дуву, что потом? Ее слабохарактерный отец встретит ее с горячими объятиями? Или, что еще хуже, это сделает ее злобная мачеха? Ни одна тропа не приведет ее к тому дому, который она когда-то любила. От этой мысли внутри появилась мрачная щель, трещина, через которую просачивался холод. На одно ужасающее мгновение она была просто потерянной девочкой: безымянной, нежеланной. Она может остаться стоять здесь навсегда, с лопатой в руке, и никто не позовет ее домой. Надя повернулась на пятках и поспешила в теплую хижину, шепча свое имя себе под нос, словно боялась его забыть.
Каждый день Надя усердно трудилась. Она мыла полы, вытирала пыль, зашивала дыры в одежде, расчищала снег и отдирала лед от окон. Но большую часть времени она помогала Магде с приготовлением. Не только еды, но и тоников с мазями, плохо пахнущих паст, мерцающей, как драгоценности, пудры в маленьких эмалевых коробочках и настоек в коричневых бутылках. На этой плите всегда варилось что-то странное.
Вскоре она узнала почему.
Они приходили ночью, как только всходила луна, упорно пробиваясь сквозь мили льда и снега на санях, пони или даже пешком. С собой приносили яйца, банки консервов, мешочки с мукой и тюки пшеницы. Копченую рыбу, соль, головки сыра, бутылки вина, банки чая и много мешков сахара, поскольку всем было известно, что Магда любит сладкое. Они молили о приворотных зельях и неизвестных ядах. О том, чтобы их сделали красивыми, здоровыми и богатыми.
Надя всегда пряталась. По команде Магды она запрыгивала на самую высокую полку кладовой.
— Не высовывайся и не издавай ни звука, — говорила ведьма. — Мне не нужны слухи о том, что я краду девочек.
Надя садилась с Владиком, покусывая острое печенье или посасывая черный лакричник, и наблюдала за работой Магды. Она в любое время могла объявить этим незнакомцам о своем присутствии, умолять, чтобы те забрали ее домой или приютили, кричать, что ее взяла в пленницы ведьма. Вместо этого она тихо сидела, рассасывая сахар, и смотрела, как люди обращались к этой старой женщине в отчаянии, в негодовании, но всегда с уважением.
Магда давала им капли для глаз и тоники для волос. Проводила руками по их морщинам, стучала по груди мужчины, пока он не сплевывал черную желчь. Надя никогда не знала, что было реальным, а что показательным представлением, пока однажды не пришла женщина с восковой кожей.
Она, как и все остальные, была худой, ее лицо превратилось в череп с очерченными впадинами. Магда задала тот же вопрос, что и каждому входящему:
— Чего ты хочешь?
Женщина с рыданиями рухнула ей на руки, а Магда начала приговаривать слова утешения, хлопать ее по руке и вытирать слезы. Они так тихо общались, что Надя ничего не могла расслышать. Перед уходом незнакомка достала крошечный мешочек из кармана и высыпала его содержимое на ладонь Магды. Надя вытянула шею, чтобы рассмотреть получше, но ведьма быстро сжала кулак.
На следующий день она послала Надю убирать снег. Вернувшись к обеду, девочка получила чашку с тушеной тряской. Когда наступили сумерки, и Надя закончила сыпать соль на дорогу, на поляну донесся запах пряников: насыщенный и пьянящий.
Весь вечер девочка ждала, пока Магда откроет печь, но даже когда еда была готова, перед ней поставили тарелку с куском вчерашнего лимонного торта. Надя пожала плечами. Потянувшись за кремом, она услышала тихий звук, какое-то бульканье. Девочка посмотрела на Владика, но медвежонок крепко спал и тихо сопел.
Тут звук повторился — бульканье, за коим последовало жалобное воркование. Из печи.
Надя оттолкнулась от стола, чуть не сбив стул, и в ужасе уставилась на Магду, но ведьма и глазом не моргнула.
В дверь постучали.
— Иди в кладовку, Надя.
На секунду та задержалась между столом и дверью. Затем попятилась, схватила Владика за ошейник и потянула его на верхнюю полку, утешаясь его сонным сопением и теплым мехом.
Магда открыла дверь. На пороге замерла женщина с восковой кожей, будто боялась войти внутрь. Ведьма обернула руки полотенцем и открыла железные дверцы печи. Комнату заполнил истошный крик. У женщины подкосились ноги, и она схватилась одной рукой за дверь, а другой прикрыла рот. Ее грудь быстро вздымалась и опускалась, слезы катились по впалым щекам. Магда запеленала пряничного ребенка в красный платок и вручила его, ворочающегося и хныкающего, в дрожащие руки женщины.
— Моя милая, — пропела та. Затем повернулась к Магде спиной и исчезла в ночи, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.
На следующий день Надя оставила свой завтрак нетронутым, опустив остывшую кашу на пол Владику. Он принюхался, но Магда забрала миску на плиту, чтобы та подогрелась.
Не успела ведьма задать свой обычный вопрос, как Надя сказала:
— Это был ненастоящий ребенок. Почему она забрала его?
— Для нее он был вполне настоящим.