Ведьма княгини

И Маланич опять вглядывался в видимые во мраке стоячей воды очертания прежней усадьбы, опять будто примеривался, где стоит изба со Святославом. Ветви дуба подле него почти нависают над ее покрытой дерном шатровой кровлей, вверху виднеется широкое отверстие — продух для выхода дыма. Продух был открыт, как всегда делают, когда нет дождя или снега, когда погода позволяет дыму выходить наружу. Маланич внимательно оглядел его, хотел и внутрь заглянуть да углядеть, где ложе Святослава. Но отчего-то не смог. Это его подивило. Он попробовал еще раз, но опять не сумел. Вода гасла, очертания исчезали. Что-то внутри избы не давало проникнуть туда чародейству Маланича. Он подумал и решил, что все из-за проклятых христиан. Раньше их тут сразу же убивали безжалостно, но теперь собралось немало. Маланич подозревал, что именно их молитвы и развернули змея. Как же он это не учел ранее? Они не учли… Теперь все учитывать и решать предстоит ему одному. Последнему настоящему волхву древлянской земли, последнему умеющему ворожить кудеснику. Но он справится. Ибо знает чары, чтобы усыпить христиан, и тогда они не смогут молиться. А без их молитв, как он надеялся, он сделает все, как и задумал.

Однако в одном колдун ошибался. В расположенной подле старого дуба избе, выбранной для обитания маленького князя, не было никого из христиан. Там находились пара прислужниц Ольги, старая нянька Святослава, была и сама княгиня, сидевшая как раз в светлом пятне под продухом и ласково разговаривавшая с устроившимся на ее коленях сыном. И была там Малфрида. Ведьма расположилась на лежанке за груботканой занавеской, голова ее покоилась на валике из свернутых шкур, под которыми она хранила свою суму-калигу со страшным и преданным оберегом. Именно эта ссохшаяся кисть Кощея и не допустила к охраняемой хозяйке чужое чародейство.

Малфрида не вслушивалась, о чем разговаривают Ольга со Святославом, лежала, отвернувшись к бревенчатой стене. Последнее время она чувствовала себя неважно, ломило спину, слабость одолевала, напрягался живот. И так уже второй день. Женщины говорили, что время ее на подходе. Ах, скорей бы! Всегда отличавшейся отменным здоровьем древлянке было неприятно ощущать свою немочь. Надо же, ранее, когда она носила под сердцем Малушу, она ничего такого не чувствовала. Тогда в ней было иное отношение к ребенку, она любила его, наслаждалась ощущением зреющей в ней новой жизни, хотя и была предупреждена, что дитя придется отдать на воспитание волхвам. А это дитя, невесть от кого — оно было для нее напоминанием того, что с ней сделали соплеменники, напоминанием об их жестокости, об унижении, о боли… о разбитой любви. Ибо Малфрида уже не надеялась, что когда-нибудь они будут со Свенельдом вместе, даже с равнодушием относилась к его сближению с княгиней. К самой же Ольге она испытывала некое подобие расположения, ценила ее заботу о себе, даже ощущала вину оттого, что не может как следует помочь той в ее трудах. Вон люди твердят, что у княгини есть собственная чародейка, а от нее проку, как от треснувшего горшка. Вот когда она избавится от этой изводящей изжогой и болями в спине тяжести, тогда она вновь… Ах, как же хотелось этого «вновь»!

Устав томиться от безделья, Малфрида откинула край занавески, смотрела, как Ольга, достав гребень, пыталась расчесать вихры сына, но мальчонка крутил головой, уворачивался, что-то стал говорить матери, рубя по воздуху маленькой ладошкой, как будто что-то неимоверно важное хотел сказать, как солидный муж, как воин, а она тут со своим гребешком. Малфрида усмехнулась. Святослав был забавным. Не диво, что Ольга так любит его. Но для княгини сын еще и надежда на власть, на свое главенствующее положение. Понять можно.

Послышались шаги, шкура на проеме двери откинулась, и в избу вошел Свенельд. В сторону, где лежала его боярыня, не посмотрел, покликал Ольгу. Свенельд мог справиться и без княгини, благо, что его уважали в войске, однако он всегда звал ее на сходки, словно хотел показать, что она тут главная. И Ольга тут же оставила сына, подошла. Они негромко переговаривались, Малфрида расслышала, что говорил ее муж: дескать, пока воинство воодушевлено после слов Святослава, пока не думают об отходе да затяжной войне, следует начать готовить их к мыслям о приступе. Пусть Ольга им скажет об этом, а его верные люди будут все время твердить про необходимость захвата Искоростеня, про то, что войну можно закончить, как только они возьмут древлянский град. Да и то, что Искоростень пострадал от огненного Трехглава, не следует забывать, нельзя позволить, чтобы вновь обстроились да подготовились к осаде.