Ведьма, пришедшая с холода

— Фенвик. — «Я цел, — это значило, — и за мной нет хвоста». Скажи он «Ду-Райт», и Джошу пришлось бы запереть дверь на двойной засов, схватить Максима и слинять через запасной выход, пока Гейб пытался бы отвлечь или сбить с толку врагов, приближающихся к конспиративной квартире. Однако пока «Анхиз» больше соответствовал Нелл, чем Дадли[73]. Гейб надеялся, что так будет и дальше.

Загремел засов. Зазвенела цепь. Дверь открылась настолько, чтобы Гейб мог протиснуться в нее.

— Доброе утро, приятель. — Он распахнул пальто, и оказалось, что он прижимал к груди пакет из вощеной бумаги. Не хотел выглядеть так, будто встречается с кем-то за завтраком. — Я принес kolace.

Джош закусил губу.

— Хм. Спасибо.

Глаза у него были розовые, а кожа под ними темной и тонкой.

— Ты всю ночь дежурил? А где Дом?

— Я дал ему поспать. Мне было о чем подумать.

Гейб поставил пакет на столик возле крохотной кухни. Когда он посмотрел на дверь спальни, безбилетник дернулся, будто дремлющая кошка повела ухом. Там Соколов, ясно. Гейб чувствовал Носителя. Чувствовал отрицательное пространство, метафизическую пустоту в форме элементаля внутри этого человека.

— Весточки от друзей?

— Все тихо. — Джош потер глаза. — Кстати, тебя долго не было.

— Я прошел по всему маршруту. Никаких признаков активности. — Он указал на стол. — А потом взял завтрак, на случай, если ты забыл. — Он открыл пакет, вдохнул. — Твои любимые. С абрикосами, верно? Подумал, ты заслужил поблажку после вчерашнего. — Протянул руку. — Отличная работа, кстати.

Джош посмотрел на Гейба, затем на пакет с выпечкой. Схватил еду и проигнорировал руку.

— Посмотрю, не голоден ли Максим. — Сжал в кулаке отогнувшийся верх кулька. Постучал в дверь спальни и вошел, не дождавшись ответа.

Дом отбросил фланелевое одеяло, под которым мирно посапывал. Сел, потянулся так резко, что пружины снова заскрипели. Принюхался.

— Я слышал волшебное слово? Kolace?

Но Гейб хмуро смотрел на закрытую дверь.

— Да что на тебя нашло? — пробормотал он.

— А, не обращай внимания на Томса. Он не спал всю ночь.

***

Программу конференции отменили и участников закрыли — вежливо, но строго — в гостинице. Сразу после разговора с Таней Саша сделал несколько звонков, в том числе начальству в Москве. Через час СтБ поставила дополнительных сотрудников в штатском в вестибюле, на кухне, у каждого выхода.

Двое сопровождающих еще оставались в больнице, восстанавливались от ранений, полученных в драке. Никто не мог объяснить Тане, как и из-за чего началась эта потасовка и почему они были так твердо нацелены побить друг друга и окружающих.

Разумеется, никто не мог. Они были околдованы сотрудником ЦРУ. Таня это нутром чуяла.

«Подумать только, я ведь уже начала доверять тебе, Гэбриел Причард. А если бы Саша нас не обманул? Ты бы украл дедушкин конструкт? Ради Америки? Может, твоя история про “безбилетника” — просто пшик? Уловка, чтобы добиться моего доверия? Мне стоило прислушаться к Наде».

Что еще хуже... Если Гейб узнал, как сотворить подобное заклинание, он точно обучался у Алистера. Лед начал трескаться, как замерзшее озеро по весне.

Третьего сопровождающего выписали с поверхностными ушибами, но она не могла с ним поговорить. Среди ночи его «вызвали на особое задание». Это значило, что сейчас скорый поезд мчит его в какое-то очень далекое и весьма холодное место.

Так что Тане с Надей оставалось опросить каждого участника конференции. По Сашиным указаниям, об эвакуации перебежчика следовало известить минимальное число сотрудников, так что пришлось действовать под прикрытием: они делали вид, что доставляют туалетные принадлежности в номера. Таня с Надей разделились, чтобы опрос не занял все утро.

Больше половины мужчин-ученых надеялись, что Таня на самом деле — проститутка. Свиньи. Но лишь немногие заработали вывих большого пальца за не туда положенную руку или неправильно выбранное слово.

В действительности она обнаружила, что большинство участников отчаянно надеялись поскорее возобновить конференцию — и даже нашла это умилительным. Никто не мог признать прямо, что великий научный фарс, известный как лысенковщина, застопорил советское сельское хозяйство и отбросил ботанику на десятилетия назад — по сравнению с Западом. Таня понимала, что еще меньше десяти лет назад требовалась особая храбрость, чтобы посвятить себя запрещенным исследованиям, буржуазной псевдонауке. Тридцать лет назад звание «генетик» равнялось смертному приговору. В буквальном смысле.

Таня вычеркивала имя из номера одиннадцать — Петр Медведев, очкастый эксперт по бурой ржавчине пшеницы, — когда ей сообщили новость: кто-то нашел во Влтаве труп, чуть ниже по течению от посольства ФРГ. В посольстве, насколько она помнила, были балконы с видом на реку. Возможно, кто-то выпал оттуда во время драки.

Или кто-то хотел, чтобы это так выглядело.

И все же за каждой дверью в списке Таня находила скучающего и растерянного ученого, как и следовало ожидать.