Ведьма, пришедшая с холода

Таня заметила, что Джордан всегда касалась двумя пальцами одного и того же медного браслета, когда говорила что-то подобное, и никто, кроме них, этих слов больше не слышал. Так что Таня бросила попытки заткнуть ей рот, хотя фразы были преступно бестактными.

Хмурясь, Таня поставила коробку из-под конфет «Красный Октябрь» на стойку.

— Пытаешься меня охмурить? Признаюсь честно, ты не в... — Рука Джордан слегка коснулась коробки и тут же отлетела, как испуганная птица. Насмешка исчезла с лица барменши. — Ты зачем принесла сюда это?

— Мне нужно спрятать их на неделю.

«А может, и навсегда», — подумала Таня, но сдержалась и не произнесла это вслух. Джордан не ответила, и Таня добавила:

— Завтра из Москвы приезжает проверка. Если их найдут...

— Меня это не касается.

Но, разумеется, касалось, и Таня знала, что Джордан хорошо это понимает. Ее нейтралитет был шаток — существовал, пока Джордан была нужна Пламени и Льду, и опирался на нежелание сторон тратить силы на ее уничтожение. Если все узнают о тайной войне магов, развернувшейся под носом у разведок всего мира, Джордан пострадает не меньше остальных.

— Ты же чуткая, — сказала Таня. — Чувствуешь, что я не доверяю тебе... Представляешь, как все серьезно, если мне пришлось просить тебя об этом?

Джордан долго не отвечала. Таня затаила дыхание. По правде, она не слишком-то боялась проверки из Москвы. Но Саша приводил ее в ужас. Начальник вполне мог снова проникнуть в ее квартиру, и нельзя допустить, чтобы он обнаружил ее снаряжение. Либо он поймет, что это и для чего, либо захочет, чтобы она ему все объяснила. В любом случае она не желала этой беседы.

Барменша хмуро взяла коробку. Подтолкнула табуретку, чтобы дотянуться до полок над кассой, поставила жестянку с Таниными инструментами и оружием как можно выше, рядом с батареей пыльных, но дорого выглядящих бутылок.

Таня почувствовала, как екнуло ее сердце оттого, что снаряжение сможет увидеть кто угодно.

— А тут безопасно?

— Не читала «Похищенное письмо» Эдгара По? Прятать надо на виду. Если остаешься, покупай выпивку.

— Я не останусь. Спасибо, Джордан. Я твоя должница.

Джордан скорчила кислую мину и пожала плечами.

— А что так? Все тут сидят.

И тут в дверь влетел высокий мужчина в летней шляпе. Сбросил пальто, под которым оказался льняной костюм, белый, как и волосы гостя, и гораздо более подходящий для тропиков, чем для пражской зимы. Очевидно, новенький. Шрам через всю щеку делал его поразительно красивую внешность еще более интригующей.

— Мартини, — произнес он с американским акцентом. — Сухой, традиционный, с оливкой. И не скупитесь на джин.

Выбрав полукабинет у стены, он снял шляпу, вынул сигарету из пачки «Мальборо» и щелкнул зажигалкой «Зиппо».

Таня собралась уходить. Не может он быть шпионом: слишком уж яркий. Но тут новенький крикнул: «Арни!» — и помахал единственному бывшему сотруднику ЦРУ в зале. Литтон улыбнулся и приветственно поднял бокал.

Проклятье.

Ей нужно узнать, кто этот парень.

Но не сейчас. Ей нельзя медлить. Она должна показаться в Национальной галерее на открытии выставки старых мастеров из Эрмитажа. Одновременно самая скучная и гламурная сторона ее работы — посещать такие мероприятия. Ничего интересного там не происходит.

***

В глубине Национальной галереи, в ее административных закоулках, куда не вправе пройти ни один посетитель, блевал Гейб. Всего несколькими минутами ранее он по иронии судьбы держал бокал грузинского «шампанского», но не успел сделать и глотка, как чудовище в его голове дотянулось до желудка. Словно раненый зверь, Гейб бежал с приема и нашел приют в темном коридоре. Гейб брел, спотыкаясь, и дергал ручки дверей, пока не нашел ту, что открылась, за ней он и спрятался.

Слава всем несуществующим богам, которые заботятся о благополучии заблудших шпионов, — это оказалась ванная комната.

Рвота, хлынувшая в изящную фарфоровую раковину, расписанную вручную колокольчиками цвета тирского пурпура, была зеленой и вонючей. Крупные капли пота градом катились по его пульсирующим вискам. Между тем существо внутри него добралось до кишок и принялось гладить и сжимать их. Мгновение назад Гейбу казалось, что хуже быть не может. Теперь, однако…

Кто-то подергал дверь ванной.

— C’est occupee! — прорычал Гейб на лучшем столичном французском. — Va te faire foutre, trouduc[39]. — Это чтобы сбить незваного гостя с толку — пусть потом гадает, кто тут засел.

Кто бы то ни был, он ушел — возможно, чтобы позвать охрану.

Гейб знал все способы выбраться из охраняемого здания. В конце концов, по легенде он был главой службы дипломатической безопасности в американском посольстве в Праге. Но он понятия не имел, как выбраться из своей передряги. Если его обнаружат — или, точнее, когда его обнаружат, — с его карьерой будет покончено. Он станет посмешищем. Хуже того, где бы он ни оказался, все будут тыкать в него пальцем — как в горе-разведчика, который извергает нечистоты в музее из всех своих дыр. Он облажался по-королевски.

А потом вдруг все прошло.