Ведьма. Пробуждение

Перед моим мысленным взором предстал безвестный девственник, тщедушный, со впалой грудью, прыщавый, с тонкими запястьями бледной немочи, сальными волосами и ладонями в мозолях от частого самоудовлетворения. Ну почему-то именно таким он мне и рисовался. Казалось бы, испытывать сочувствие к такому недоразумению сложно, но следующей картинкой в моей бурной фантазии стал он же, подвешенный к потолку и тщетно извивающийся в путах, истекающий кровью и надрывающийся в крике, пока какая-то безвестная жестокая тварь хладнокровно кромсает его тело. А потом тут же привиделся гадский морозильник Рогнеды.

Нет, такого допускать нельзя. Это ужас, мерзость, и случаться подобного не должно. И не противостоять такому – не по-людски, это скотство.

– Ну конечно они незначительные, потому как терпеть эти, как ты с огромным преуменьшением охарактеризовал, неудобства не тебе, – зло прошипела я, подставляя ладонь. – Давай свой проклятый лоскут!

Майор вскрыл пакет и вытряхнул темный обрывок размером едва ли в три сантиметра мне в руку. Я его стиснула и, сжав зубы, сунула кисть в воду, борясь с тут же подступившей тошнотой и игнорируя рванувший по телу холод.

– Блин, мне кажется, в мою кожу уже впилась какая-нибудь холера. Или брюшной тиф, – процедила сквозь зубы, приказав себе вниз больше не смотреть и сосредоточиться на других ощущениях. Вот, например, невзирая на холод, крошечная тряпица стала жечь мне кожу, словно была пропитана кислотой. – И я сдохну от неостановимой диареи, а виноват будешь ты, Волхов!

– Микробы имеют свойство плодиться в тепле, а сейчас холодрыга страшная, Люда.

Ну правильно, в тепле. И именно я тут теплая.

– Заткнись! Не хочу тебя слушать.

– Давай, Люд. Обещаю дежурить у туалета и подносить тебе бумагу.

– Пошел ты, гад! А если тут споры сибирской язвы? Похоронишь меня, обмотав этой бумагой?

Я с шумом выдохнула, прикрыла глаза, пытаясь уловить в себе ту странную нить-волну, что подхватила меня на кухне Игната Ивановича, когда ему стало плохо от моей крови предположительно. Но, похоже, там все случилось само собой и с перепугу. Попытка восстановить в сознании состояние, охватившее пока лежала при смерти в луже на асфальте и задыхалась, тоже не увенчалась успехом.

– Люда? – негромко окликнул меня Егор, но я молча оскалилась в его сторону, так и не открыв глаз.

– Вода текучая, говорю с тобой я, господарка… – я чуть не добавила «твоя», но прикусила язык. Это же означало бы, что я вроде как отношу себя в разряд существа, принадлежащего воде. Не правильно как-то. Раз я тут типа руководитель, то это она моя и мне же подчиняется, и никак не наоборот. Алька говорил что-то о необходимости четкого соблюдения этой волшебной субординации. – Услышь-пойми-повеление мое прими. Разведай, путь-дорогу мне укажи к тому, чью вещь я в деснице своей держу.

«Деснице?»Серьезно? Мама моя, офигеть же можно. Ну, по крайней мере точно «вставило», иначе откуда бы это вылезло-то.

Реакции от жидкости не последовало. Кисть, опущенная в нечто, на что и взглянуть противно, стыла все сильнее, но равномерно. Никаких острых уколов или резкого снижения температуры, как бы я ни сосредоточивалась, не улавливалось.

Раздался неприятный треск, и я испуганно распахнула глаза, уставившись на Волхова.

– Рация, – пояснил он и, выдернув из одного из многочисленных карманов черную прямоугольную коробочку, пробормотал в нее что-то типа «Ариец на связи. У нас все тихо», и в ответ ему тоже протрещали нечто, чего я не разобрала.

– Так и знала, – тихо хмыкнула я. – Нацист, блин.

– Это всего лишь позывной.

– Весьма говорящий, однако.

– Люда, сосредоточься, мы должны работать.

– Угу, мы пахали, сказала муха, сидя на воле.

– У каждого свой фронт работ.

– Ладно, препираясь, дело не сделаешь.

Я вдохнула, длинно выдохнула, снова прикрыла глаза и забормотала под нос свой приказ:

– Вода текучая, вездесущая, кровь жизни земной, слушай меня, господарку! Струись-протекай, в каждую щель проникай! Ищи-вызнавай, найди мне того, с чьего платья это сукно в моей руке!

Ого, платья? Женщина? Или дело в том, что раньше платьем именовали всю одежду безотносительно к полу? Да, Люда, же! Кончай отвлекаться на всякую ерунду! И так никакой реакции, а рука скоро от холода вообще онемеет, и даже начнись что, не почувствую.

– Люда? Есть что? – окликнул меня Егор.

– Нет. А может, в этой грязи мои способности не работают? Ну что живого может быть в этой воде после асфальта и всего дерьма сверху? Разве что возбудители какой-нибудь бубонной чу… Ай!

Тыльную сторону ладони не то что кольнуло – резануло. Я даже чисто на инстинкте выдернула ее из воды, прижав к груди.

– Что? – напрягся тут же майор, нависнув надо мной.

– Похоже, заработало, – прошептала, боясь спугнуть.