- Ладно, Ольга Александровна. Я пришел с серьезным предложением, а Вы сводите все к клоунаде. Скоро пообещаете натравить на меня Бабу - Ягу и Кощея Бессмертного. Честно говоря, я ждал более серьезного и взвешенного разговора. Вы хоть понимаете, что играете с огнем? Вам пошли навстречу, закрыв глаза на прошлые грехи, и предлагают снова вернуться в строй, а Вы еще пытаетесь диктовать условия?
- Это какие же грехи? Те, что сфабриковал полковник Ковальский, чтобы подставить меня? Или убийство майора Асланова с уничтожением трех "Тайфунов"? Об этом Вы, кстати, ни слова не сказали. Получается, что если я соглашусь, то мне это простят? Или скажут, что это сделала не я? Или будут постоянно напоминать об этом, и держать на коротком поводке? Вы уж конкретизируйте, пожалуйста!
- Ольга Александровна, не в Вашем положении устраивать торг. Радуйтесь тому, что дают.
- Так я и не торгуюсь, Дмитрий Федорович. Я же сказала русским языком: если у Вас больше ничего ко мне нет - убирайтесь вон. Или припасли еще какие - нибудь страшилки? Вас плохо подготовили перед приходом ко мне, не рассказали очень многого, а то Вы бы так не веселились. Думали, что я куплюсь на это. Ну, да и бог с Вами. Рано, или поздно, все равно узнаете.
- Жаль, Ольга Александровна, что мы не нашли общий язык. На всякий случай, вот вам мои номера телефонов. Если передумаете, звоните. А сейчас прошу извинить, мне пора идти.
- Всего хорошего, Дмитрий Федорович!
Адмирал положил визитную карточку на стол и направился к выходу из кабинета. Глядя ему в спину, Ольга усмехнулась. Когда за визитером закрылась дверь, она позвонила Лемке.
- Эрих, ну как?
- Да, мадам. Три диктофона высокой чувствительности и два передатчика. Видно, ему надо было кровь из носу зафиксировать и передать ваш разговор. Но у него ничего не выйдет. Экранирование стен Вашего кабинета стопроцентное, а генераторы помех делают запись невозможной. Кроме сплошного треска он ничего не услышит.
Уточнив еще некоторые технические детали, Ольга отключилась. К чувству морального удовлетворения, что поставила зарвавшегося чинушу на место, примешивалась досада.