Ведьма (Сборник)

Сид вывел из Кладовой графиню, ослепительную блондинку в белой атласной юбке до пят и с пышным эгретом на шляпке. Прозрачная, как сигаретный дымок, она затмила собой и меня, и Мод, и Лили. Прищелкнув каблуками, Эрих поклонился, поцеловал ей руку, усадил на кушетку и заговорил с ней по-немецки. Он покачивал головой, льстиво улыбался и болтал без передышки, и наконец она начала отвечать ему взаимностью, а взгляд ее утратил безразличное выражение. Что ж, за Эриха можно не волноваться, честь вермахта он не посрамит.

Марку досталась греческая гетера по имени Фрина — наверно, все-таки не та, которая содержит знаменитый стриптиз-клуб в Афинах. Он поил ее виски с содовой, то и дело посматривая на Каби, которую Сид настойчиво угощал хлебом с оливками и вином. Док — вот чудо-то! — с воодушевлением втолковывал что-то Севенси и Мод — быть может, по поводу той чаши с Северных Отмелей. Бо заиграл новый мотив. Брюс и Лили, облокотившись о рояль, одобрительно улыбались, однако улыбка Лили предназначалась не Бо.

Налюбовавшись на них на всех, Илли повернулся ко мне и проквакал:

— Потешные вы существа, Гретхен, и ваши одежды яркие, как флаги.

Не знаю, не знаю. Во всяком случае, мой костюм — цвета Пепельной Среды: серый свитер и такая же юбка. Щупальце Илли коснулось моих губ — он хотел выяснить, улыбаюсь ли я.

— Я кажусь тебе скучным, Гретхен? — спросил он. — У меня нет флагов. Я зомби из прошлого, неинтересный, как Луна сегодня. А ведь когда-то она сверкала в небе, голубея атмосферой. Или я все же привлекаю тебя, как ты меня, девушка из моего будущего?

— Илли, ты прелесть, — отозвалась я и легонько похлопала его. Шерсть Илли еще топорщилась, и я решила, что Сид мне не указ. Надо выведать, где их троих носило. Расскажет — успокоится, да и любопытно опять же.

КРИТ ОКОЛО 1300 ГОДА до н. э

Дева, Нимфа и Мать — вот та Троица, которой поклоняются на острове. Это ипостаси Триединой Богини, связанные с фазами Луны — возрастанием, полнолунием и убыванием.

Р. Грейвз

Каби отвергла очередную порцию оливок. Сид вопросительно приподнял кустистые брови, но она кивком дала ему понять, что знает, что делает. Едва она встала, все притихли; замолчали даже Брюс с Лили. Выражение лица Каби смягчилось, но голос ее звучал как-то неестественно.

— Горе Криту, Скорпионы! Вести тяжкие несу я. Мужественно их примите. Только навели орудье мы, как треск вокруг раздался. Пушка наша раскалилась и растаяла в мгновенье, тепловым лучом задета. Испугавшись, что в засаду Скарабеев мы попали, я послала срочный вызов…

Понять не могу, как это у нее выходит. Ведь говорит она не по-гречески, а по-английски! Не репетирует же она заранее, в самом деле?

Бо уверяет, что для древних мыслить стихами было в порядке вещей, но мне что-то сомнительно. Хотя, казалось бы, глупо сомневаться, когда с тобой разговаривают именно таким образом.

— Мы надеялись пробиться и, быть может, обнаружить лучемет, что нас нащупал. Поползли в обход мы трое; хоть самцы со мною были, в храбрости им не откажешь. Вскоре нам открылся лагерь Скарабеев: их там было множество, в одеждах критских.

Раздались возмущенные возгласы. Как говорили мне Солдаты, Война Перемен велась по неписаным правилам. Но обсуждать их Комедиантам было не положено.

— Мы увидели друг друга, и они нас обстреляли. В щупальце был Илхилихис, доблестно сражаясь, ранен под огнем под перекрестным. Отступили мы за дюны и к воде спускаться стали. О, ужасная картина! Корабли критян горели и скрывались под волнами. Снова греки победили, Скарабеями ведомы!

Их галеры черной стаей по-вдоль берега шныряли. Напились враги досыта крови воинов отважных! Ощутила я внезапно: Ветры Перемен задули. Я как будто раздвоилась; затуманилось сознанье, руки мелко задрожали… Так все было, о Богиня, Триединая Богиня!

Каби вздрогнула. Сид обеспокоенно поглядел на нее, но она совладала с собой.

— О Богиня, дай мне силы рассказать, что было дальше! Бросились мы трое в море, думая, что вплавь спасемся. И тотчас же лучеметы гладь зеленую вспороли, превратив ее в ловушку, в ад клокочущего пара. Но достиг мой вызов цели — дверь, по счастью, появилась. Мы нырнули, а за нами хлынули воды потоки.

Мне вспомнилось, как когда-то, на Золотом побережье Чикаго, Дейв учил меня плавать с аквалангом. Да, Каби не позавидуешь.

— Все смешалось ненадолго. Дверь захлопнулась за нами. Мы на станцию попали, где трудился в одиночку в тесноте волшебник старый; его звали Бенсон-Картер. Откачал он быстро воду, сообщил о нас куда-то. Мы обсохли, отдохнули. Вдруг меня как подтолкнуло посмотреть на Компенсатор. Он гудел, менялся, таял! Бенсон-Картер тронул ручку — и без чувств на пол свалился. Начала темнеть Пучина, сокращаться и сжиматься. Снова я послала вызов, вовремя, скажу вам честно!