– Я не знал, что мне делать, я же говорил уже. Я не умею… быть в отношениях. У меня их не было никогда, – Билл вздохнул глубоко и твердо посмотрел в глаза своим коронным ведьминским взглядом, не желая признавать себя виноватым. – А еще у меня никогда не было свободы выбора. И у тебя ее не было с тех пор, как мы познакомились. Пожалуйста, дай мне договорить, – торопливо попросил он, увидев, как Том открыл рот, собираясь начать возражать. – Её не было. Не пытайся убедить меня в обратном. Я не знаю, почему ты решил, что отвечаешь за меня, но ты именно так и думал, и с тех пор, как отбил меня у Зака и компании и забрал к себе, уже не мог избавиться от меня. Ты бы не выгнал меня на улицу, даже если бы захотел. Ты в принципе на подобный поступок не способен. Значит, у тебя не было выбора. А у любого человека всегда должно быть право решать, как ему жить. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Я, когда уходил, даже толком озвучить бы не смог, почему это делаю. Только потом слова подобрал, со временем. Я очень хотел, чтобы ты понял, что тебе нужен именно я. Такой, как есть. Трудный и нелепый. Чтобы ты пришел и снова меня забрал, только на этот раз потому, что сам так решил, а не потому, что считаешь такой поступок правильным. Прости, если расстроил тебя этим, но безоговорочная уверенность в твоих чувствах была мне необходима.
– Ничего, – хмыкнул Том. – Я не расстроился, – и он даже и не врал совсем, потому что в слово «расстроился» то, что он пережил за время разлуки, точно уместить было невозможно. Он подошел к своей – теперь уже точно и навсегда своей – ведьме, обнял, уткнувшись лицом в макушку, и попросил: – Только ты больше так не делай, ладно? – Билл покивал, пробормотав что-то неразборчивое. – Что? – переспросил Трюмпер.
– Я тоже тебя люблю, – повторил Билл, более четко произнося слова.
Том зажмурился, притискивая к себе худое тело до боли в ребрах и придушенного писка. Чтобы выразить всё, что почувствовал, услышав эту короткую фразу, слов у него не находилось. Пауза затягивалась, превращаясь в минуты. Билл начинал нервничать, всё интенсивнее комкая в пальцах его футболку. Для него ведь это было первое в жизни признание, а в ответ получалась только тишина.
Том чуть разжал хватку, позволяя отстраниться от себя, недалеко, всего на пару сантиметров, не больше. Провел ладонью по мягким, густым волосам, захватывая по пути резинку и выпуская черно-белую гриву на свободу. Прикоснулся к зардевшейся щеке. Его губы шевелились, беззвучно произнося клятвы и признания. Билл следил за их движением, не отрываясь, и кивал, показывая, что и так, без слов все понимает.
Первый после разлуки поцелуй получился очень нужным. Необходимым до боли в горле и бешеного сердцебиения. Он был какой-то странный и нелепый, словно и не поцелуй вовсе. Просто прижавшиеся друг к другу губы и сбившееся дыхание рот в рот.
Это было странно, но первый шаг сделал именно Билл. Всхлипнул тихо и чуть подался вперед, непроизвольно усиливая давление. И Том пришел в себя. Зашептал что-то непонятное, мелко и часто исцеловывая его лицо. Накрыл щеки ладонями. Нырнул языком в послушно приоткрытый рот, скуля от почти позабытой сладости. Не встречая сопротивления, проник глубже, ощупывая и облизывая всё, до чего только мог дотянуться.
Билл отвечал, но как-то не так, как обычно. Что-то в его действиях было не то чтобы странным, просто непривычным. И до Тома, наконец, дошло. Страха нет. Совсем. Ни крупицы не осталось. Губы были податливыми, отзывчивыми, без раздумий откликаясь на каждую, даже самую незаметную на первый взгляд ласку, не пытаясь осторожничать, останавливать или уворачиваться.
– Пошли в… спальню? – пользуясь моментом, просипел Трюмпер.
– Да… да, – согласно закивал Билл.
Спальня оказалась черт знает как далеко. Пришлось на подкашивающихся от перевозбуждения ногах сделать кучу шагов, больше десяти точно, Том сначала пытался считать, а потом сбился. Преодолеть целых два дверных проема. И четыре раза удариться о стену, охая от боли то в плече, то в коленке, то в пальцах на левой ноге, которыми Трюмпер вписался в косяк, когда был уже почти у цели.
Но все эти трудности были не важными, абсолютно незначительными, ведь рядом был Билл, который, ни разу не ударившись, тоже охал - просто так, за компанию. Сочувственно гладил его по косичкам, перебирая их тонкими пальцами. И по-кошачьи терся об него всем телом, замедляя продвижение, но Том не возражал.
– Раздеваемся? – с надеждой в голосе спросил Трюмпер, наткнувшись на кровать.
– Давай, – не задумываясь, согласился Билл, своим поспешным ответом заставив внутри что-то тоненько и противно дернуться. Слишком быстро. Слишком согласен. Непривычно. И несвойственно для него.