Ведьма в Царьграде

Но тут за спиной раздался громкий голос императрицы:

– Что сие означает, государь?!

Константин едва не подскочил. Августа Елена стояла у широко распахнутой двери, а подле нее значительно переглядывались Роман и Феофано.

– Что это означает, о, наивысочайший? – вновь вопрошала Елена, но не вопрос, а осуждение, даже гнев звучали в ее голосе.

Император неожиданно смутился. Сам ведь понимал, что смешон: в темной накидке, присевший под дверью. Он еле успел подняться, когда и логофет дрома вышел из покоев на звук голосов, а за ним княгиня показалась.

– Нам было угодно, – пытаясь взять себя в руки, начал Константин, – нам захотелось… Ах да, я еще вчера обещал архонтессе Эльге показать наш дивный фонтан Чашу Трикхона. Надеюсь, вы присоединитесь к нам в этой прогулке, августа? И вы, дети, – обратился он к ухмыляющимся Роману с супругой.

Пусть Елена и была оскорблена и обижена, видя такое неподобающее поведение супруга, пусть ворчала негромко, что ему следует сперва облачиться в положенные по сану одеяния, но Константин, взяв с одной стороны за кончики пальцев супругу, а с другой русскую гостью, как ни в чем не бывало повел их в сады.

К ним сразу же пристала многолюдная свита – откуда и появились все вмиг? – двигались следом, наблюдали, как венценосец ведет двор к упомянутому фонтану, потом провел вдоль благоухающих розариев, показал покрытые позолотой изваяния ангелов и белокаменные аркады, подле которых в облицованных мрамором водоемах плавали лебеди. Все это было великолепно и богато, шум фонтанов смешивался с людским говором и музыкой (в глубине садов играли арфисты), и обстановка стала непринужденной. По просьбе императора Ольга осталась в увитой желтыми розами ротонде и принялась рассказывать ему о далекой и непонятной для византийца Руси, ибо Константин заверил ее, что собирается уделить этой стране отдельную главу в своем рукописном труде под названием «Об управлении империей» и надеется, что его сын Роман однажды захочет прознать обо всем, что стремился передать ему мудрый отец.

Самое забавное, что базилевс и впрямь проявил интерес к ее рассказу. Спрашивал о дороге, проделанной архонтессой из Киева в Византию, внимательно выслушал, как ее караван преодолевал скальные пороги на Днепре, записал название каждого из них. Любопытно ему было узнать и о том, как происходят поклонения в святилище на острове Хортица, как приносятся дары славянским богам. Обо всем этом Ольга неспешно рассказывала, а Константин либо сам делал пометки на листе пергамента, либо давал указания строчившим под ее диктовку нотариям[167].

Они проговорили довольно долго. Когда подошло время идти в трапезную, Константин, вопреки принятому распорядку, приказал принести им поесть сюда, в ротонду, и они перекусывали на легком ветерке, вкушали все эти пучки зелени, валашский сыр, маринованные оливки. Ольгу, как и ранее, удивляло, что ромеи поедают такое количество трав, – зелени, как пояснили ей. На Руси отдавали предпочтение рассыпчатым зернистым кашам – а тут колбаски в листьях, паштеты с зеленью, сыры с пряными травами, сочащиеся соком фрикадельки в залитых соусом виноградных листьях. Но еда была вкусной, а разбавленное холодной водой до бледно-розового оттенка вино оказалось сладким и прекрасно утоляло жажду. Если учесть, что император был не просто любителем поесть, но и во время трапезы умел поддержать легкую, непринужденную беседу, то княгиня нашла его общество весьма приятным. Даже веселым, ибо она не смогла сдержать смех, когда Константин на свой лад переиначивал названия русских градов, о каких она рассказывала. Так, Новгород он произносил как Немоград, Смоленск у него звучал как Миленск, Чернигов – как Чернигог, а Киев он называл Куявой. Зато давно расположенная близ Киева крепость, где собирались на учения княжеские дружины, базилевс произнес неожиданно правильно – Самбат. Но это было старое название, данное еще хазарами[168], кои одно время брали с Руси дань, а Константин хорошо знал хазарский язык. И когда он так и сказал – Самбат, Ольга про себя отметила: раз знает, значит, и ранее интересовался, где обитают русские витязи. Можно было и призадуматься, но тут Ольгу просто едва не до истерики довело, как у императора получилось произнести слово «Полоцк» – Телеуцы. Вот Телеуцы и все – никак иначе с названием этого города он не справлялся. И Ольга, извиняясь, все же не смогла сдержать прорвавшегося громкого смеха, даже слезы на глазах выступили.

За подобную несдержанность на кого иного Константин бы разгневался, а тут вдруг тоже стал хохотать, запрокинув голову. Понимал, что ему, солидному мужу с длинной бородой и привычной за годы величия властной осанкой, не много чести заходиться от хохота. Однако ему было так хорошо! Может, и впрямь это живая вода сделала его столь беспечным, а может, просто ему было хорошо от того, что рядом смеется красавица Эльга, и им приятно оставаться вместе, легко и радостно.