ВЕДЬМАК

Стоило им вступить в шумный и вонючий лагерь между кострами, телегами и шалашами, как они незамедлительно оказались в центре внимания всех собравшихся беженцев, которых было никак не меньше, а то и больше двух сотен. Интерес этот быстро и почти невероятно возрос: неожиданно кто-то крикнул, неожиданно кто-то завыл, неожиданно кто-то кинулся кому-то на шею, кто-то принялся дико хохотать, а кто-то столь же дико рыдать. Возникло сильнейшее замешательство. Из какофонии мужских, женских и детских выкриков трудно было вначале понять, в чем дело, но наконец все объяснилось. У шедших с ними женщин из Кернова отыскались в лагере муж и брат, которых те уже считали погибшими либо пропавшими без вести в военной заварухе. Радости и слезам не было конца.

— Такая банальная мелодрама, — убежденно сказал Лютик, указывая пальцем на трогательную сцену, — может случиться только в реальной жизни. Попытайся я таким манером закончить одну из своих баллад, меня б подняли на смех.

— Несомненно, — подтвердил Золтан. — Однако такая мелодраматическая банальность радует. На сердце легчает, когда видишь, что судьба кому-то дарит, а не отнимает. Ну — бабы с возу… Вел, вел, аж наконец довел. Пошли, нечего стоять.

Ведьмак хотел было предложить немного повременить, надеясь, что какая-нибудь из женщин сочтет нужным хотя бы словом поблагодарить краснолюда. Но тут же раздумал, видя, что его надеждам не суждено оправдаться. Обрадованные встречей женщины вообще забыли об их существовании.

— Чего стоишь? — быстро глянул на него Золтан. — Ждешь, когда тебя цветами обсыпят? Медком помажут? Собираемся, нечего нам тут делать.

— Ты прав.

Далеко они не ушли. Их остановил тоненький голосок веснушчатой девочки с косичками. В руке у нее был большой букет полевых цветов.

— Спасибо вам, — задыхаясь от быстрого бега, пропищала она, — что вы охраняли меня, и братика, и маму. Что были добрые к нам и вообще. Я нарвала вам цветочков.

— Спасибо, — сказал Золтан Хивай.

— Вы добрые, — добавила девчушка, прикусив кончик косички. — Я ни капельки не верю тому, что говорит моя тетка. Вы совсем-совсем никакие не паршивые подземные карлы. Ты, дяденька, не седой выродок из ада, а ты, дядя Лютик, вовсе никакой не кичливый индюк. Неправду она говорила, моя тетка. А ты, тетя Мильва, вовсе никакая не разбойница с луком, а тетя Мария, и я тебя люблю. Тебе я нарвала самых красивых цветочков.

— Спасибо, — сказала Мильва чуть-чуть изменившимся голосом.

— От всех нас спасибо, — добавил Золтан. — Эй, Персиваль, паршивый подземный карл, дай-ка ребенку что-нибудь на прощание. Не завалялся ли у тебя в кармане какой-нибудь ненужный камень?

— Завалялся. Держи, мазеличка. Это алюмосиликат бериллия, популярно называемый…

— Изумрудом, — докончил краснолюд. — Не забивай ребенку голову, все равно не запомнит.

— Ой, какой красивый! Зелененький! Спасибо! Большое-пребольшое!

— Играй на здоровье.

— И не потеряй, — буркнул «кичливый индюк» Лютик. — За этот камушек можно купить небольшую усадьбу.

— А, брось. — Золтан приладил к колпаку полученные от девочки васильки. — Камень как камень, о чем говорить. Бывай здорова, малявка. А мы пойдем, присядем где-нибудь у брода, подождем Бруйса, Язона и других. Они вот-вот должны быть. Странно, что их так долго не видать. Забыл, дубом меня хрясть, отобрать у них карты. Спорю, сидят где-нибудь и режутся в гвинт!

— Коней надо накормить, — сказала Мильва. — И напоить. Пошли к реке.

— Может, и для нас найдется какая-никакая теплая еда, — добавил Лютик. — Персиваль, пошукай в лагере, воспользуйся своим носярой на пользу народу. Подсядем там, где вкуснее готовят.

К их легкому удивлению, доступ к реке охранялся. Стерегущие водопой мужики потребовали по грошу за коня. Мильва и Золтан взъярились не на шутку, но Геральт, не желая скандала и связанного с ним шума, успокоил их, а Лютик выложил найденные на дне кармана монеты.

Вскоре обнаружился Персиваль Шуттенбах, злой и грустный.

— Нашел поесть?

Гном высморкался и вытер пальцы о шерсть проходившей мимо овцы.

— Нашел, только не знаю, хватит ли нас на нее. Здесь за все требуют деньги, а цена — хошь стой, хошь падай! Мука и крупы — крона за фунт. Тарелка жидкого супа — два нобиля. Котелок пойманных в Хотле вьюнов стоит столько, сколько в Диллингене фунт вяленого лосося…

— А фураж?

— Талер за мерку овса.

— Сколько-сколько? — взорвался краснолюд. — Сколько?

— Сколь-сколь, — буркнула Мильва. — Лошадей спроси сколь. Падут, если заставим траву щипать! Впрочем, здесь и травы-то нет.

Против очевидных фактов не попрешь. Не помогла и бурная торговля с владельцем овса. Парень отобрал у Лютика остатки денег, получил несколько ругательств от Золтана, впрочем, нисколько не обидевшись. А кони охотно сунули морды в мешки с кормом.

— Чертовы обдиралы! — верещал краснолюд, разряжая злость ударами палки по колесам телег, мимо которых проходил. — Как они еще дышать позволяют задарма, не требуют полгрошика за вдох. Или пятак за… кучу!