ВЕДЬМАК

— Только не опозорьте меня. — Нэннеке окинула девушек грозным взглядом. — Не опозорьте меня, храм и имя Великой Мелитэле.

— Ни за что не опозорим, матушка.

— И следите за собой.

— Да, матушка.

— Ухаживая за ранеными, вы будете валиться с ног, не зная сна. Вы будете бояться, будете сомневаться, глядя на боль, и страдания, и смерть. А в таких случаях легко пристраститься к наркотику или возбуждающему снадобью. Будьте осторожнее с этим.

— Знаем, матушка.

— Война, страх, смерть и кровь, — верховная жрица сверлила обеих взглядом, — это страшное ослабление нравов, а для некоторых — чрезвычайно сильная афродизия. Сейчас вы не знаете и знать не можете, как это подействует на вас, девочки. Будьте осторожны. А в крайних случаях, когда уже ничего больше сделать будет нельзя, применяйте предохранительные средства. Если все же, несмотря на это, одна из вас забеременеет, тогда сторонитесь знахарей и деревенских бабок! Поищите храм, а лучше всего — чародейку!

— Знаем, матушка.

— Это все. Теперь можете подойти под благословение.

Она поочередно возлагала им руки на голову, поочередно обнимала и целовала. Эурнэйд откровенно хлюпала носом. Иоля Вторая, как всегда, разревелась. Нэннеке, хоть и у нее самой чуть ярче, чем всегда, блестели глаза, фыркнула.

— Без сцен, без сцен, — сказала она, как могло показаться — гневно и резко. — Вы идете на самую обыкновенную войну. Оттуда возвращаются. Ну, забирайте вещички, и до встречи.

— До встречи, матушка.

Девушки быстро, не оглядываясь, шли к храмовым воротам, сопровождаемые взглядами верховной жрицы Нэннеке, чародейки Трисс Меригольд и писаря Ярре.

Юноша настойчиво покашливал, чтобы обратить на себя внимание.

— В чем дело? — покосилась на него Нэннеке.

— Им ты разрешила! — горько воскликнул Ярре. — Им, девушкам, разрешила завербоваться! А я? Почему мне нельзя? Мне что, продолжать за этими стенами корпеть над пересохшими пергаментами? Я не калека и не трус! Позор — сидеть в храме, когда даже девушки…

— Эти девушки, — прервала священнослужительница, — всю свою молодую жизнь обучались медицине, лечению и уходу за больными и ранеными. Они идут на войну не из патриотизма или жажды приключений, а потому, что там будет бесчисленное множество раненых и больных. Завал работы днем и ночью. Эурнэйд и Иоля Вторая, Мирра, Катье, Пруна, Дебора и другие девочки — вклад храма в эту войну. Храм как часть общества расплачивается с общественными долгами. Наш вклад — обученные специалистки. Это ты понимаешь, Ярре? Специалистки! Не мясо для резников!

— Все вступают в армию! Только трусы остаются дома!

— Глупости, Ярре, — резко сказала Трисс. — Ничего ты не понял.

— Я хочу на войну… — Голос юноши надломился. — Хочу спасать… Цири…

— Ну вот, извольте, — насмешливо проговорила Нэннеке. — Странствующий рыцарь рвется спасать даму своего сердца. На белом коне…

Она замолчала под взглядом чародейки.

— Впрочем, хватит об этом, Ярре, — бросила она на мальчика гневный взгляд. — Я сказала — не позволю. Возвращайся к книгам. Учись. Твое будущее — наука. Пошли, Трисс. Не будем терять времени.

На разложенном перед алтарем куске полотна лежали костяной гребень, дешевенькое колечко, книжка в потрепанном переплете, стираный-перестираный голубой шарфик. Склонившись над этими предметами, стояла на коленях Иоля Первая, жрица-ясновидящая.

— Не спеши, Иоля, — предупредила стоящая рядом Нэннеке. — Концентрируйся понемногу. Нам ни к чему молниеносное пророчество, нам не нужна энигма, допускающая тысячи решений. Нам нужна картина. Четкая картина. Возьми ауру от этих предметов, они принадлежали Цири… Цири к ним прикасалась. Возьми ауру. Постепенно. Спешка нам ни к чему.

Снаружи буйствовала пурга. Крыши и двор храма быстро покрылись снегом. Был девятнадцатый день ноября. Полнолуние.

— Я готова, матушка, — сказала мелодичным голосом Иоля Первая.

— Начинай.

— Одну минутку. — Трисс Меригольд вскочила с лавки, словно ее подбросила пружина, скинула с плеч шубу из шиншиллы. — Минуточку, Нэннеке. Я хочу войти в транс вместе с нею.

— Это небезопасно.

— Знаю. Но я хочу видеть. Собственными глазами. Я обязана… Я люблю Цири, как младшую сестру. В Каэдвене она спасла мне жизнь, рискуя собственной… — Голос чародейки неожиданно надломился.

— Ну, совсем как Ярре, — покачала головой верховная жрица. — Мчаться на выручку вслепую, очертя голову, не ведая, куда и зачем. Но Ярре — наивный мальчишка, а ты — зрелая и умная магичка. Ты должна знать, что своим погружением в транс ты Цири не поможешь. А себе можешь навредить.

— Я хочу войти в транс вместе с Иолей, — повторила Трисс, кусая губы. — Позволь мне, Нэннеке. Да и чем я рискую? Эпилептическим припадком? Даже если и так, ты ведь вытащишь меня из него.

— Ты рискуешь, — медленно проговорила Нэннеке, — увидеть то, чего видеть не должна.

«Холм, — с ужасом подумала Трисс, — Содденский Холм. На котором я когда-то умерла. На котором меня похоронили и выбили мое имя на надгробном обелиске. Холм и могила, которые когда-нибудь напомнят обо мне.

Я знаю. Когда-то мне это уже показывали!»