Ведьмак

— Погоди, Толян, а как же ты-то?

— Я-то? Меня он наказать решил. Я, ведь, когда он за Любашей пришёл, стрелял в него. Не сам, конечно. Забил намертво ставни, снарядил самострел. Как ведьмак дверь открыл, так заряд картечи ему в брюхо и влепило. А мы-то сами, с Любашей, как парализованные сидели. После выстрела паралич с нас спал. Ведьмак когда боль чувствует, контроль над жертвой теряет.

Стала Любаша заговор против него читать, который у местной знахарки взяла, а я на нас и него «святой водой» брызгать. Бежать-то бесполезно: дальше околицы не уйдём. Вот и хватились за соломинку, хоть оба тогда неверующими были и даже когда-то в комсомоле состояли. Как щас помню: ходит моя Любаша вокруг этого корчащегося в муках гада и дрожащим от страха голосом читает раз за разом: «Молитв ради Пречистыя Твоея Матери, благодатный свет мира, отступи от нас, нечестивый, змея злая, подколодная, гадина люта, снедающая людей и скот, яко комары от облаков растекаются, тако и ты, опухоль злая, разойдись, растянись, от раба божьего Анатолия и рабы Божией Любови. Все святые и все монастырские братья, иноки, отшельники, постники и сухоядцы, чудовные святые лики, станьте нам на помощь, яко в дни, тако и в нощи, во всяком месте, рабу Божьему Анатолию и рабе Божьей Любови. Аминь».

Только, Серёга, что ему эта картечь и заговоры? Поревел полчаса, а потом встал перед нами здоровёхонек, как ни в чём не бывало! Разозлился только жутко. «Глупые людишки! — шипит. — Я ходил по этим местам, когда даже птиц ещё не существовало. Динозавры служили мне миллионы лет. Я учил ваших волосатых предков добывать огонь. Тысячи лет я был их богом. Они называли меня Велесом и приносили мне жертвы. Когда ваши предки стали жечь идолов и вырубать священные деревья, я ушёл отсюда в места, где меня стали звать Драконом. Я был богом, воином, учёным, царём! Мне известны все ваши жалкие желания и уловки. Вы всегда были и останетесь только моими игрушками, пищей для ума и тела».

Тут он стал на наших глазах меняться! В какого-то змея превратился. Прям дракон или огромный крокодил со змеиной головою. И стал на моих глазах Любашу живьём жрать. А я опять стою, как статуя, и даже глаза зажмурить не могу! Натянулся на Любашу, как перчатка на руку, а потом и меня начал заглатывать. Я хоть ничем двинуть не мог, но всё чувствовал! Как только коснулся его поганый язык моей головы, потекла драконья слюна, меня как огнём обожгло! Видать, кислота у него заместо слюны. Слава богу, в глаза не попало. Только волосы начисто сгорели, да вот шрамы остались. Теперь и летом на улицу без кепки не выхожу.

— Как же ты выжил?

— Передумал он. «Я сейчас сыт, — говорит. — Живи пока, но помни: с этого момента ты — мой раб. Будешь приводить мне раз в месяц жертву вместо себя. Лучше не из местных. Приведёшь — значит, ещё себе месяц жизни купил, не приведёшь — я тебя сожру, но не сразу, а по частям, и начну не с головы». Вот почему, Серёга, ты меня у трамвайной остановки-то встретил…

— Значит, Толян, ты меня?..

— Да ты что, Серый?! Я ж тебя с самого начала отговаривал. Пусть я — гад распоследний, но уж тебя-то я ему не сдам. Бомжей у вас в городе пока хватает, а тут ещё и всякие нищие, беженцы с Кавказа и прочих азиатских республик появились. Да не смотри ты на меня так! Жить, Серёга, всем хочется, а своя рубашка всё же ближе к телу.

Мы выпили очередную. Толян хрустел огурцом, а у меня неожиданно разболелась голова. Перед глазами дрожало какое-то марево.

— Слушай, Толян, если ведьмак — не человек, то откуда взялись «родственники»?

— А ты подумай: ведьмак же оборотень! Ему жить где-то надо. Какого-нибудь купчишку сожрал, а сам под его видом в городе поселился. Но, видать, эту тварь всё же распознали, раз уж в таком виде похоронили. Кто правду знал, мог в гражданскую или Отечественную сгинуть. А современные «родственники» ни в бога, ни в чёрта не верили. Парткома больше любой нечисти боялись…

Неожиданно скрипнула дверь, и в горницу вошёл милиционер.

— Так, Трусов, опять у тебя пьянка. Ваши документы, гражданин.

— Это не то… — Засуетился вдруг Толян. — Друга я встретил. Двадцать лет не видались. Мы уже заканчиваем. Щас я его на трамвай провожу…

— Какой трамвай? Твой гость на ногах не держится. В вытрезвитель захотели?

— Я в порядке, лейтенант, — прохрипел я, с ужасом чувствуя, что ноги меня и в самом деле не держат. — А из документов у меня только пропуск на завод.

— Покажите. У нас сейчас компания идёт по проверке паспортного режима. Так что, ходить по городу без документов я Вам не советую. Тем более распивать спиртные напитки с лицами, вроде Трусова. Пропуск Ваш я пока забираю. И не возражайте! Переночуете здесь, а утречком явитесь ко мне. Дорогу Вам любой укажет. Да вот хоть и Трусов проводит.

— Послушайте, лейтенант…

— Это Вы меня послушайте, гражданин! Или ночуете здесь, и утром являетесь ко мне для установления Вашей личности, или я немедленно доставляю Вас в вытрезвитель, а утром мы опять же займёмся установлением Вашей личности. Решайте.