Ведьмак

Тоскливо было участковому. Тошно. Ему не так часто выпадали такие тоскливые вечера. Обычно вышестоящие ведомства и без них справлялись, а тут какой-то завал: снегопад, метель, аварии одна за другой. Одна страшнее другой. Вот и его дернули с теплого стула. Нарядили в гонца с дурными вестями. Иди, мол, Петрович, сообщи родственникам. Да привези кого-нибудь подписать бумаги. Погибший с твоего участка. Мало того, что тридцатилетнего Игорька ужасно напрягало, что он Петрович в столь юном возрасте. Так еще и в квартире оказалась девица с наивно распахнутыми глазами. Молодая, лет двадцати. Беззаботная. Смотрит на него непонимающим взглядом. Как вот ей такой сообщать, что отец её – отец, наверняка, – а может и старый муж, врезался на машине в бетонное ограждение. Всё сгорело, и опознавать там нечего. Только по номерам с покрытого гарью движка и определили владельца. Собиралась бы уже, ей Богу, не хочет он ей ничего такого говорить. Его дело маленькое, он отвезет, а там уж они сами. Сами… но девица с места трогаться не собиралась. Всё стояла и механическим голосом твердила про опознание. Игорь сначала не понял, а потом до него дошло: ей нужно было это опознание, чтобы убедиться в ошибке. Её отец, – как выяснилось, отец, конечно, – не мог врезаться в ограждение. Не мог погибнуть. Эдак никакой каши не сваришь. Игорь вздохнул. От тоски вздохнул. От того, что всё никак не мог научиться не принимать чужие беды, как собственные. Не мог перестать сочувствовать им. И находиться в квартире глазастой красотки, требующей опознания, он больше не мог.

– Вера, у вас есть какие-то родственники, кроме отца?

Она смотрела на него, как на идиота.

– Есть, или нет? Или что? Я что-то не то спрашиваю?

– У мамы есть сестра. Моя тётя. Но мы не общаемся… почти.

– Зря. – брякнул Игорь. – Надо общаться. А то вот сегодня новый год, а завтра стена бетонная.

– Новый год был месяц назад…

Игорь в ботинках протопал в квартиру, – ну а сколько можно-то, – снял трубку с телефонного аппарата, и сунул в руки Вере.

– Звоните. Тёте своей. Быстро.

– Зачем вы так? – у девицы задрожал голос. Но телефон она взяла, и стала послушно набирать номер. Пошли гудки.

– Затем, что я не в гости пришел. Сколько я тут с вами могу? У меня свои дела есть. – в трубке зазвучал женский голос. Вера стояла как истукан, и молчала. Игорь трубку отобрал, и отчеканил. – Участковый Лобанов. Представьтесь.

Тётка оказалась адекватной. И отзывчивой. Несмотря на то, что с племянницей и зятем от покойной сестры она не общалась… почти, – информацию восприняла четко. Сказала, что через полчаса будет. И очень деликатно попросила перед тем, как отключиться: «Я всё понимаю, Вы человек занятой, но побудьте с Верочкой. Очень Вас прошу!». Ну, что на такое можно ответить. Игорь, конечно, согласился «побыть».

– Но почему бумаги… почему не опознание? – опять она за своё.

– Да нечего там опознавать, девушка! Там всё сгорело. Дотла. Только на двигателе и смогли номер прочитать. А так… ничего. Ни вещей, ни документов. Но машина ваша, правильно?

– Да. – выдавила Вера.

– Ездил на ней папа ваш?

– Да. А что?

– Просто я не хочу слушать ничего, вроде: «это какая-то ошибка», «этого не может быть», «он сейчас должен быть там-то». Сейчас приедет ваша родственница, и я вас отвезу. А дальше сами.

– Но это какая-то ошибка. – послушно повторила Вера то, что он не хотел слышать. – Этого не может быть. Он прекрасно водит машину.

Она наконец-то заплакала. Сползла по стене на пол, и зарыдала. Горько и отчаянно. Уткнувшись лицом в худые коленки. Как трудно видеть чужое горе. Едва ли не труднее, чем проживать своё. И каждый раз одинаково трудно.

– Простите. – в сердцах сказал Игорь. – Простите меня, я не хотел.

Вера и сейчас помнила, как ощущала маяту этого бедного участкового. Она была потеряна, раздавлена, но эту его муку запомнила на всю жизнь. Ему было действительно больно за неё. Вместе с ней. Он сочувствовал искренне. Но даже такой добрый и сочувствующий, он всё равно сказал ей то, страшное, чего бы она не хотела знать никогда. А потом всё было быстро, но как в тумане.

Поездка в какое-то невзрачное здание, подписание бумаг в комнате, полной озабоченных мужчин в гражданском.

Вернувшись домой, они с тётей Леной завешивали в квартире зеркала. Непонятно, для чего, но Лена сказала «надо».

С похорон Вера запомнила большой деревянный ящик. Закрытый гроб. В нём лежали останки её отца, но опознавать там было нечего. Так тоже бывает. Всё сгорело, опознавать нечего. Тем более, не на что смотреть. Так и зарыли в землю закрытый гроб.

А закончилось всё поминками, на которые Вера даже сама готовила еду. Никаких ресторанов. Квартира у них была большой, а друзей у отца было немного. Пришли коллеги с работы, была сама Вера, пара соседок, и тётя Лена с семьей.

А после всего Вера осталась одна в своей большой квартире. Отчаяние и безысходность камнями лежали на её плечах. Отчаяние на левом, безысходность – на правом. Или наоборот.