Да и вообще практически весь впитанный с годами ужас перед ведьмаками испарился почти без следа. Живые Большого Киева и окрестных мегаполисов Евразии ведьмаков не любили и не жаловали. Ксана – боялась. Боялась с детства. Она смутно помнила брань вечно пьяной матери и ее нечленораздельные угрозы: «Вот не будешь слушаться, отдам тебя ведьмакам! То-то они твоей кровушки попьют, мясца отведают!» Приходилось строить из себя паиньку – маленькой Ксане совсем не хотелось быть съеденной ведьмаками. Потом мать умерла, но отзывы о ведьмаках, которые доводилось слышать Ксане, сильно лучше не стали. Единственное, что она осознала, повзрослев, – вряд ли ведьмаки питаются маленькими девочками. Как-то все больше предпочитают телячьи отбивные под доброе пиво. Когда-то давно она даже умудрилась поглядеть на одного из ведьмаков, тот как раз по каким-то своим таинственным ведьмачьим делам наведался на родной завод Ксаны и долго о чем-то толковал с главой клана, а потом без конца таскался по цехам и ангарам. Впечатление ведьмак производил неприятное, но чудовищем отнюдь не казался. Кроме того, Ксана терпеть не могла бритых наголо мужчин – тоже какое-то смутное впечатление детства, – а ведьмак был лыс как коленка. И вдобавок с какой-то варварской татуировкой на башке.
Что означает «варварская», Ксана опять же знала не очень твердо, но интуиция подсказывала – нечто дикое, необузданное и страшное.
Впрочем, глядя теперь на Геральта, она даже согласилась считать того красивым – волевое лицо, вечно сжатые тонкие губы, необычные глаза с вертикальным зрачком, как у вирга или бескуда. Особенно если не обращать внимания на культю и лысую голову – вопреки первым впечатлениям вовсе не бритую, а просто каким-то образом радикально и навсегда лишенную волос.
Ее даже тянуло к ведьмаку – невесть откуда взявшаяся потребность заботиться о мужчине, который находится рядом, преобразила дикарку-Ксану за считанные дни.
А Геральт, казалось, не замечал ничего. Сделай то, подай это. Ни спасибо, ни даже взгляда благодарного. Впрочем, да, она ведь рабыня, а рабыня – не больше чем слегка одушевленная вещь, способная отзываться на команды. «Да, господин. Сию минуту, господин». Впрочем, ведьмак не требовал звать себя господином. Но и Ксану называл не иначе чем «Эй, ты!».
А началось все в первый же день после обращения в рабство.
Джип Койона и Ламберта сначала превратился в маленькую точку вдали на шоссе, а потом и вовсе исчез из виду. Геральт долго глядел вслед, задумчиво и оцепенело, пока Ксана не тронула его за рукав здоровой руки.
– Куда они? – спросила девушка.
Геральт не ответил. Он знал, что коллег вызвали на перспективное дельце – где-то в Сумах тамошние гномы наткнулись посреди заброшенного карьера на некстати оживший траншеекопатель. Сказали, есть жертвы. Внедорожник Койона оказался ближе всех к Сумам, а Ламберт решил съездить за компанию. Ну и помочь, если потребуется.
Но девчонке Геральт ничего не объяснил. Зачем?
– Не хочешь говорить? – вздохнула та. – Ладно, дело твое. Только пешком мы до твоего Арзама…
– Заткнись! – Геральт порывисто обернулся. – Забудь это слово, поняла?
Он вдруг оказался совсем рядом и сцапал ее здоровой рукой за воротник джинсовой куртки.
– А будешь болтать – и впрямь язык отрежу!
Ксану пробрала мгновенная оторопь. Желтоватые глаза ведьмака с вертикальными змеиными зрачками ввергли ее в первозданный ужас. Так смотреть могла сама Смерть.
– По… поняла… – пробормотала она, и ведьмак тотчас разжал стальной кулак, освобождая куртку.
Ксана всхлипнула.
– Но ведь… Но ведь идти и правда больше месяца придется, – жалобно сказала девушка.
– Ничего, – буркнул ведьмак, успокаиваясь. – Как раз рука в норму придет.
И вдруг Геральт замер, а потом медленно обернулся к Ксане.
– Постой-ка… Откуда ты знаешь, сколько нам идти? – настороженно спросил он.
Ксана побледнела и непроизвольно отступила на шаг. Казалось, слова ведьмака были впечатаны в тугую невидимую стену, которая надвинулась на нее, будто ковш приближающегося карьерного бульдозера.
– Ламберт говорил… Недавно… – призналась Ксана. Геральт несколько секунд мрачно глядел рабыне в глаза. Потом задумчиво процедил:
– И уши тебе отрезать, что ли?
Всхлип вырвался у Ксаны тоже против воли.
Теперь она еще больше жалела, что Койон с Ламбертом уехали. По сравнению с Геральтом они казались добрыми и предупредительными. Почти что нормальными живыми. А ее господин даже в короткие минуты, когда отчаяние Ксаны от свалившегося рабства начало стаивать, оставался мрачен и малоразговорчив.
«Лучше бы меня Ламберту отдали, а не этому», – подумала Ксана тоскливо и безнадежно.
Но невольники хозяев не выбирают.
Геральт тем временем сплюнул под ноги и зашагал по пустынной перпендикулярной улице прочь от трассы-проспекта. Ксане ничего не оставалось, как последовать за ним.