Ведьмаки и колдовки

И что после смерти его напишут?

Что, мол, был такой король… просидел на троне два десятка лет, да без толку. И ведь не докажешь-то потомкам, что войны в нынешние времена — мероприятие разорительное, в реформах надобности особой нет, потому как живут подданные тихо и со всем своим удовольствием, а университет новый основывать… кому он надобен?

В каждом городе уже имеется.

А в Познаньске — так цельная Академия.

Вот и мучился Мстивойт, втайне страдая от этакой жизненной несправедливости. Хоть ты и вправду к упырям посла отправляй, налаживай отношения с альтернативными носителями разума…

Мстивойт вздохнул, поскольку и в полусне идея выглядела диковатой.

Посла было жаль: сожрут же…

— Дорогой, — этот голос спугнул картины, в которых Мстивойту ставили памятник, бронзовый и конный, как полагается, а еще именем его называли улицу… — я так и знала, что найду тебя здесь!

Ее величество, не дожидаясь приглашения, сели.

В полумраке библиотеки королева была почти красива. Ей шло и это платье из темно-зеленой переливчатой тафты, и ожерелье из змеиного камня, прикрывавшее шею, на которой уже появились первые морщины.

— Это так утомительно, — пожаловалась она, открывая толстый том очередного жизнеописания, кажется, святого Варфоломея, прославившегося тем, что донес до дикарей-каннибалов слово Вотана…

…а может, не такая и дурная идея с послом-то? Каннибалы небось не так уж сильно от упырей отличались?

— Ты должен сказать Матеушу, что он ведет себя неразумно!

— Что опять?

— Вот. — Ее величество с готовностью подсунули уже знакомую желтую газетенку, сложенную вчетверо. Со страницы на короля, насупившись, выпятив нижнюю фамильную губу, которая на снимке выглядела несообразно огромной, смотрел Матеуш. — Они пишут, что он собирается сделать этой… девице предложение!

— Чушь, — с зевком ответил король.

…и мысленно добавил, что если его наследник будет столь глуп, что нарушит договоренность со сватовством, то и вправду отправится нести упырям слово Вотана.

Разумное и вечное.

— Полагаешь? — Королева хоть и не отличалась особой мнительностью, но, когда дело касалось старшего отпрыска, предпочитала все же перестраховаться. Матеуш был умным мальчиком… но мальчиком… а во дворце — полно коварных хищниц…

— Надеюсь. — Его величество вновь зевнули, широко и смачно, до ноющей боли в челюсти. — Народ любит сказки, вот ему и пытаются продать очередную…

Он газету развернул.

— Посмотри сама, новость даже не на первой странице… сами понимают, что чушь…

Первую страницу занимал броский заголовок «Любовь и ревность: смертельные страсти в познаньской полиции».

А разворот радовал снимком.

Его величество хмыкнули и перевернули газету вверх ногами, разглядывая изображение пристально, точно надеясь увидеть нечто иное, сокрытое…

— Это просто ужасно, — сказали ее величество, которая газету уже прочитала, а эту статью так и вовсе два раза, в особо трогательных местах — а рассказчик был очень эмоционален, — вздыхая. Страстей в ее жизни не то чтобы не хватало, скорее уж были они привычными, все больше с политическою подоплекой… тут же иное.

Дела сердечные.

Любовь. Ревность, едва до смертоубийства не доведшая… и, несомненно, раскаяние, которому, как виделось ее величеству, прежде Аврелий Яковлевич был чужд.

— Забавно, — сказал король, возвращая снимок в исходную позицию. — И несколько… неожиданно…

С Аврелием Яковлевичем он был знаком и мнил себя если не другом — все же королевская дружба понятие скорее умозрительное, — то всяко лицом, к ведьмаку расположенным, облеченным доверием. А потому удивительно было читать об этаких Аврелия Яковлевича пристрастиях. Да и ненаследный князь Вевельский, к слову, его величество несколько раздражавший лихостью — каковая виделась показной, — слыл большим охотником до слабого полу.

Надоело им, что ли?

И ладно если бы так, но… к чему сии представления в королевском парке устраивать? Иных мест не нашлось?

— Мы должны что-то сделать. — Окончательно уверившись, что новость о намерениях Матеуша жениться на девице неподходящей — все же мальчик разумен, пусть и молод, — рождена исключительно воображением репортеров, ее величество переключились на иные проблемы.

— В ссылку отправить? — Мстивойт нахмурился.

Во-первых, на дворе небось не смутные времена, чтобы за дела частные людей в ссылку отправлять, и вряд ли сия мера найдет поддержку у народа. А во-вторых, сослать-то можно, но кем Аврелия Яковлевича заменить? А ежели только князя отправить, что Мстивойт, положа руку на сердце, сделал бы весьма охотно, ведьмак, глядишь, обидится…

— Вотан милосердный! Ну отчего сразу в ссылку?!

— Так не на плаху же!

— Дорогой… — Королева протянула было руку к газете, но его величество сей жест проигнорировали. «Охальник» оказался неожиданно забавен, всяко интересней жизнеописаний. — …У вас какое-то несовременное мышление. Плаха, ссылка… да во всей Эуропе сие, простите сказать…

…королевский мизинчик стыдливо указал на газетенку…

— …давно уже не считается грехом.

Мстивойт хмыкнул.

— И что вы предлагаете?

— Мы… мы должны показать пример толерантности и широты мышления.

— Это каким же образом?