Ведьменыш

Глава двадцать третья Конь в пальто

«Строго секретно.

В штаб ВВС.

26 июня

Время – 02.49

Докладываю. В районе передающего центра и базы ликвидации вновь наблюдаются неизвестные летающие устройства. Они имеют шарообразную форму и в целом соответствуют описаниям, которые мы ранее уже высылали. Появление их совпало с моментом испытания – пуском тяжелых изделий.

Пульсирующие огни на корпусе и другие факторы заставляют предположить, что объект вращался вокруг своей оси.

Лейтенант П.Соболев

Сверено с рапортом дежурного.

Начальник в/ч 25840 майор

Г. Шершень».

1

Уж как ни хотелось, а пришлось Володьке Нардинову все-таки отбашлять милиционерам, и утром его выпустили из обезьянника, а дело об украденном кабеле закрыли «за отсутствием свидетелей». Вернули ему и отобранный мобильник, и документы, и с этого мига Володька опять ощутил себя вольной птицей.

На радостях он позвонил Зине, у которой снимал комнату, когда приезжал по делам в Кыштым.

– Зин, ты чего, уже налакалась? – спросил он с досадой и хотел было бросить трубку, как та призналась ему:

– Горе у меня, Володя, горькое, беда у меня большая.

– Иди ты?!

– Да, такая беда… Тамару Васильевну, свекровь мою, когда она из дурдома-то домой шла, машина сшибла.

– Поймали шоферюгу-то? – поинтересовался Володька.

– Да где там. Ищи ветра в поле… – жаловалась Зина. – Теперь ее хоронить надо, а квартиру прибрать. И проверить – вдруг санитары, когда ее забирали, свет или газ не выключили или дверь неплотно захлопнули. Я замоталась и только сегодня об этом вспомнила. Может, ты проверишь и приберешь? А?

– А ты что? – поинтересовался Нардинов.

– Да я совсем расклеилась, что-то болею, – стала оправдываться Зина. – Да мне и страшно туда идти.

– С чего это ты перепугалась? С перепоя? – загоготал Володька. – Мертвые не встают.

– Да сам увидишь, когда войдешь. Там же ее сынок лежит, думаю, дохлый.

– Сережка? Из тюрьмы пришел? И помер? – встрепенулся Володька.

– Типун тебе на язык. Не Серега, а тот, кого она на кладбище нашла, перед тем как ее в дурдом отвезли. На ребенка похож, только это…

Зина вздохнула и замолчала. Было слышно, как она часто дышит на том конце провода.

– Ну, чего? Не томи? Колись, что там? – заинтересовался постоялец.

– Только не человек это.

– Не человек? А кто? Пушкин? Да что ты все тупишь? – рассмеялся Володька.

– Кто-кто? Конь в пальто. Я-то откуда знаю кто? Это ж ученые должны разбираться, кто там у нее лежит. А у меня только один профессор-то был знакомый: мужик мой Серега. Да ты знаешь, он профессор-то в основном по денатуратам и стеклоочистителям. Так что ты ко мне домой забеги, ключ возьми от квартиры, приберись там и поживи – не жалко. А я сама, потрезвее буду, проведаю и тебя, и квартиру.

Через двадцать минут Нардинов уже стоял перед дверью Зинкиной квартиры. Когда позвонил, то никто долго не подходил к двери. И только потом, после повторного звонка, раздались шаркающие шаги, копошение, кряхтение, лязгнул замок – на пороге возникла сама «принцесса» в мятом-перемятом халате. Накануне Зина вмазала по-серьезному – опухла, и глаза сузились, как у китайчонка.

– Ну, заходи, металлист, заходи, – предложила Зина.

Они прошли в кухню. Стол был заставлен стаканами, под ним стояла целая батарея порожних бутылок, а на стене висела карточка покойной свекрови.

Володька не почувствовал особого траура и спросил:

– Зиночка, птичка моя, знаешь, что я думаю, когда на тебя смотрю?

– Ну?

– Я думаю: цирк уехал, а клоуны остались.

Зинка то ли закашляла, то ли засмеялась, а потом со слезой промямлила:

– Так я ж не в борделе работаю, а на нефтянке стряпухой, а там сквозняки зимой знаешь какие? Такие, что на жопе чирьи с наперсток выскакивают! Посмотрел бы ты, в каком я там скворечнике кукую!

Она вздохнула и вдруг принялась голосить низким голосом:

– Разве ж я думала, что бабусю-то свою хоронить буду? Она шустрее меня по этажам бегала. Здоровехонькая была, только вот с мозгами кирдык. На учете стояла… Она мне последнее время все говорила: «Я тебя, Зина, так люблю, так люблю, что и после смерти тебе являться буду. Стану тебе ангелом хранителем за твои добрые дела. За то, что ухаживала за мной, когда сына посадили…»

Зина молчала, потупив взгляд, и вдруг выдала уже без всякого пафоса: