Ведьмин Дом, или Тихие игры в помещении…

Очень не хотелось самому себе признаваться, но правда есть правда. Прогулка к Ведьминому Дому крепко пошатнула его уверенность. Конечно, нечистой силы не бывает. Это же научный факт. Папе с мамой про такое расскажи – посмеялись бы только. Отец поинтересовался бы, что за мистическая муха укусила дорогого сына. А вот мама обязательно подсунула бы какую-нибудь популярную книжечку про разоблачение колдовства и мракобесия. У мамы слабость к популярным книжечкам.

Книжки, конечно, умные люди пишут, всякие доктора и академики. Они-то уж точно знают, что такое нечистая сила и почему её не должно быть.

А с другой стороны… Санькина история, конечно, сказочка. Прочитал ли где, сам ли придумал – без разницы. Но вот то, о чём говорил Лёха… Про белых лошадей… Он же сказал – почти вся деревня их видела. Что, у всех дружно крыша поехала? Или все так резко решили наврать? И вообще Лёха не про какую-то незнакомую тётку рассказывал – про свою собственную. Значит, что-то такое и впрямь было. А вдобавок ещё Лёхины глаза. И голос, когда он просил в Дом не ходить. Лёха, похоже, на все сто процентов в эту чертовщину верит. И боится по-настоящему. И ведь не за себя боится – вот что главное.

А вообще… Даже если и будет что-нибудь там такое… Главное – страх сдержать. В «Вие» Хома Брут почему накрылся – от страха всё. А если бы себя пересилил, глядишь, и спасся бы. А так, конечно, дай себе волю – и полные штаны обеспечены. Или что-нибудь похуже, что Санька обещал: разрыв сердца, или заикание, или седина.

А правда, если этим дело кончится, что станет с родителями? Маму тут же в больницу бы положили, у неё же сердце слабое, и один инфаркт уже был. Вынесет ли она второй? Может, пока не поздно, отказаться?

Стыдно, конечно, будет. И червячок тот на всю жизнь останется. И Лёхе после этого в глаза не посмотришь. Получится, будто он его предал. Ведь надо же его от Саньки защитить, а если сдаться сейчас – об этом и мечтать не стоит. Наоборот, придётся терпеть все Санькины издевательства – слово есть слово. Да и попробуй откажись – потом никто его за человека не посчитает. Ни в этом году, ни в будущем. Тут это дело крепко поставлено. Потому что если уж дал слово – слезами облейся, а держи.

Вытерпишь – значит, есть у тебя воля, значит, ты парень настоящий. А не стерпишь, рыпаться начнёшь – стало быть, сявка ты сопливая. И никакими кулаками ничего не докажешь. Что ж, наверное, это справедливо.

Не ездить больше сюда? Но очень уж жалко лишаться лагеря. Это же его родной лагерь, он здесь вырос, каждое лето приезжает. И больше половины ребят знакомые, с некоторыми он и в городе встречается. Значит, и с ними придётся порвать?

Да и как объяснить родителям, что он в этот лагерь больше не поедет? Придётся натужно врать, потому что говорить правду слишком стыдно. И значит, от слова отказываться нельзя. И придётся все Санькины издевательства терпеть. А до конца смены ещё долго.

Можно, конечно, к этому типу, к Петракову сходить и признаться, что сдрейфил. Санька же обещал тогда рабство простить. Да вот можно ли ему верить? Заявишь Петракову о своей трусости, станешь от Саньки обещанного требовать – а он вдруг ухмыльнётся и скажет: «Нет, Серый, ты что-то путаешь. У нас с тобой такого уговора не было. Вся палата свидетели, как мы спорили. Проиграл – плати.» А даже если Лёха подтвердит насчёт Петракова – всё равно толку не будет. Не больно-то Лёху в отряде слушают, да и заткнёт его Санька. Лёха же у него на поводке. И Петраков в свидетели не пойдёт, больно ему надо, чтобы весь лагерь узнал, как он свои часы проспорил.

Ладно. Хватит об этом. Нужно идти в корпус и собираться. Что же с собою взять? Ясное дело, фонарь. Хорошо что он им почти не пользовался, значит, батарейки свежие. Потом, перочинный нож с широким лезвием, почти восемь сантиметров длиной. Всё-таки оружие. Хотя что этим ножом против скелета или призрака сделаешь? Но всё же с ним спокойнее, всё же смелости прибавляет.

Да, верёвку тоже прихватить не мешает. Верёвка есть, хорошая, толстая. Он её недавно у бабки Райки стащил. Та ушла на крыльцо с бабкой Машей поболтать, с техничкой из второго корпуса. Ушла, а кладовку запереть забыла. Ну, Серёга верёвку и углядел.

Зачем она бабке? Ясно же, что ни к чему. И вообще, это же не бабкина личная собственность, а общественная. Даже общенародная. Стало быть, и Серёгина. Тем более, ему верёвка нужнее.

Потом бабка на него целый день подозрительно косилась. То справа посматривала, то слева. Щурилась, языком цыкала. Наверное, почуяла что-то. Но доказательств у неё никаких. Серёга же не кретин, не в тумбочке верёвку заначил. Тайников в лагере сколько угодно. А бабка тоже не глупая, заводиться не стала.