Ведьмин огонь

Но Джоах, все еще сжимая поводья, застыл в нерешительности, а потом, вдруг отчаянно взмахнув головой, встал прямо на спину жеребцу и, балансируя руками, тяжело прыгнул и упал животом на круп Мист. Этот лишний вес неожиданно подстегнул кобылу, и она помчалась, не разбирая дороги, словно под ударами хлыста.

Елена бросила поводья, дав лошади волю, а сама обеими руками придерживала Джоаха, соскальзывающего с крупа.

Через минуту все трое скрылись в спасительной черноте яблоневого сада.

Жонглер в лохмотьях, даже не прикрывающих грудь, сел на край сцены и положил рядом свой лоток. Каждый город был похож на другой: те же унылые дома, те же скучные лица. Он путешествовал уже восемь лет, один, храня только память о былых компаниях. Впрочем, ему хватало и ее.

Несколько человек в зале захмыкало и стало указывать на него пальцами. Он отодвинулся от края сцены на более безопасное расстояние, зная, что все тычут в его правое плечо, где когда-то была рука.

Тогда жонглер подбросил в воздух свои четыре ножа и стал меткими движениями разрезать прокуренный воздух зала на тонкие длинные ленты. Придав лицу выражение полного равнодушия, он жонглировал одной рукой, посылая ножи то туда, то сюда. Вот один из них перерезал пламя факела и, угрожающе блестя, пронесся над публикой, облепившей убогую сцену.

Постепенно со всех концов зала стали раздаваться одобрительные ахи и охи , но подавляющую часть внимания все-таки продолжало привлекать качество эля, поставляемого специально для таких мероприятий близлежащей харчевней. Следя за ножами одним глазом, жонглер видел поспешно пробирающуюся, сквозь толпу официантку, которая несла высоко над головой поднос со стаканами. На лице словно навеки приклеилась равнодушная рабочая улыбка.

Жонглер лишь коротко кивнул при звуке упавшей в лоток монетки. Еще один день дороги обеспечен.

— Эй, жучила, — крикнул кто-то из зала, в голосе этом явно бродило слишком много эля. — Смотри поосторожней, а то как бы тебе не пришлось лишиться и второй руки!

— Сам поостерегись, Брюн! — раздался другой голос, видимо, более трезвый. — Ты и так стоишь слишком близко к этим замечательным ножичкам! Смотри, раз — и не будет твоей козлиной шерсти под носом, которую ты называешь усами!

Публика грохнула идиотским смехом.

Оскорбленный — толстый лысый мужчина с широкими, подвитыми и напомаженными усами — ударил ногой о край сцены.

— Ах, это снова ты, Штрефен! Ну, постой же, я тебе еще устрою.

Все это не сулило ничего хорошего. Жонглер знал по опыту, что именно с таких перепалок и начинаются повальные драки, в которых порой перепадает и ему. А главное, они переключают внимание зала с него на себя, отчего лоток его так и останется пустым. Надо во что бы то ни стало сейчас же вернуть их внимание. Впрочем, кому нынче интересен однорукий жонглер?!

Жонглер позволил ножу воткнуться в пол, симулируя потерю контроля. Нож вошел в старые доски сцены с глухим всхлипом и застрял в нем. Это явно привлекло публику. Итак, интересен лишь провал, неудача. Вокруг потихоньку начинали посмеиваться и поглядывать на сцену в ожидании дальнейших промашек, но жонглер точными жестами послал остальные три ножа так, что каждый из них вонзался в рукоять предыдущего. Через несколько секунд на полу раскачивалась своеобразная тросточка из четырех ножей.

Робкие хлопки быстро переросли в оглушительный грохот, а по лотку застучали монеты. Жонглер знал, что каждая из брошенных медных монет заработана тяжким трудом и могла быть с удовольствием истрачена на эль. Но ему тоже нужен сегодня обед, не говоря уже о ночлеге. Впрочем, последний доставался ему редко — он давно привык спать прямо под брюхом своей лошади.

Ободренный успехом, жонглер перешел на другой край сцены и решил показать старый номер с горящими факелами. Взяв в кулак сразу три, он поджег их, и по залу пополз шепоток удивления, когда они загорелись разным огнем: один — ярко-зеленым, второй — пронзительно синим, а третий — ярко-красным, но совсем другого оттенка, чем настоящее пламя. Этот трюк требовал всего лишь специальных алхимических порошков, делать которые он научился когда-то давно в Саутленде.

Трибуны снова взорвались аплодисментами.

В ответ жонглер поднял факелы высоко и бросил их прямо под крышу старой харчевни; они посыпались оттуда, оставляя за собой светящиеся полосы, но ловкий циркач снова поймал их и снова подкинул.

Публика заревела, однако опытное ухо бродячего артиста все же слышала, что стук монет в лотке сделался более сухим и редким. Жонглер стал кидать горящие факелы все выше и выше до тех пор, пока тело его не заблестело от пота. Какие-то женщины слева заохали, но краем глаза он видел, что охают они не по поводу каскада огней, а по поводу его заблестевшего тела. Что ж, заработать на хлеб и кров можно не только работой.

И жонглер еще больше распрямил плечи, выкатил грудь, демонстрируя всю свою роскошную мускулатуру. Гаер знал, что порой черные кудри над серыми глазами и прекрасное тело равнинного жителя его родины привлекают гораздо больше внимания, чем искусство бросания ножей и факелов.