Ведьмин смех

За последние несколько десятилетий я привык ночевать в отелях – от шикарных пятизвездочных до маленьких семейных мотелей, где все еще сохранилась атмосфера (а иногда еще и мебель) 60-х годов. Так получилось, что за более чем пятьдесят лет службы я привык ни к кому и ни к чему не привязываться и даже не мог представить, как буду выбирать себе постоянное жилье. Как позвоню архитектору и дизайнеру, обустрою свой дом, стану следить за садом; наконец, приму решение поддерживать в доме порядок. Поддерживать порядок – это что-то из разряда «хочу законсервировать чистоту», «мне нужно сохранить все неизменным», «я мужественно сражаюсь с хаосом»; но набегающая армия пыли, песка и частиц кожи говорит об обратном. Можно лишь не дать войску грязи и ржавчины захватить твой дом, снова и снова отгоняя от родных рубежей. В уборке есть что-то невероятно тоскливое и безысходное. Другое дело, когда ты даже не замечаешь, как апартаменты моет и пылесосит кто-то другой. Ты почти не размышляешь о том, как незаметно возвращаются на свои места сдвинутые и разбросанные вещи, как ежедневно исчезают грязные полотенца, а на их место приходят чистые и свежие.

Ни с одним своим пассажиром я больше никогда не встречался после нашего долгого путешествия. А ведь мне нужно было стать для каждого человека тем, кем он меня хотел видеть. Братом, другом, отцом, добродушным соседом. В моей работе эмоции – это то, что ты отпускаешь с каждым новым знакомым и его желанием. Неудивительно, что ты начинаешь бояться чего-то не мимолетного, а хотя бы относительно стабильного. Постоянство пугает и отталкивает. Постоянство – это как будто антитеза к приключениям. А я действительно влюблен в настоящие, качественные приключения.

Пурпурный шелк обивки диванов, синяя спинка большой кровати с мягким матрасом… Если честно, я боялся, что до Чикаго уже не увижу комфорта, но вот он здесь, собственной персоной, вместе с просторной эмалированной ванной, чистым кафелем и ароматными простынями. После всех необходимых приготовлений (снова соль и благовония, но на этот раз еще ловец снов) я неожиданно нашел в себе силы посетить ванную перед сном. Перед тем, как снова утонуть в воспоминаниях Миры.

Я почувствовал ее боль. Мне невольно тоже стало больно.

Девушка скользнула за огороженную территорию развалин старинного дома, в которых угадывались былое величие и красота. Плавные изгибы эркеров, выбитые стекла окон, над которыми нависли нахмуренные узоры лепнины, благородный кремовый и пыльно-розовый цвета фасада так и кричали «спасите нас, пока не поздно». Мира пошла на их зов, и я услышал отпечаток духа дома. Когда-то особняк принимал благородных гостей на третьем этаже и любых – на первом и втором. Каждый, кто стремился купить книги, направлялся именно в это место. Хозяин иногда любил сам стоять за прилавком; не стыдилась продавать печатную литературу и его дочь. В доме насчитывалось более шестидесяти каминов, и ни один из них не повторялся. Отделанные плитами из малахита, лазури, оникса с позолотой, они освещали путь каждому посетителю и разгоняли суровый холод. Дом пережил две мировые войны, но конец ХХ века привел его в запустение. Мира вспомнила, как недавно власти собрали у жителей города деньги на реставрацию памятника архитектуры XIX века, а потом вдруг отказались его реконструировать. Чтобы замять это темное дело, чиновники нарочно подожгли дом, заверяя граждан, что теперь уже нечего спасать и нужно отправить развалины под снос. Но, по иронии, даже деньги на снос оказались расхищены мэром, так что призрак особняка до сих пор продолжал с укором смотреть на людей, которые его предали.

Теперь измученный лик старого здания скрывал внутри бездомных, фотографов и доморощенных моделей, любителей истории города и всех, кто давно перешел грани морали. За облупленным фасадом творились порой страшные вещи, и каждый, кто хотел дать волю инстинктам, тянулся в затененные коридоры бывшего магазина книг.

Мира вспомнила, как нашла на одном сайте разобранную и заново собранную вандалами печь, по камню вынесенную из этого здания. Незнакомец просил за нее около семи тысяч в пересчете на доллары. Лепнину в виде льва, которая раньше красовалась на бордюре дома, другой пользователь предлагал купить у него за 250 долларов.

Это было далеко не самое страшное. Но Мира не боялась этих руин. После того как естественное недовольство и печаль уходили из ее души, их место занимали покой и тишина. Девушка знала один тихий и спокойный уголок в этом здании, еще не испорченный вандалами, – именно туда она обыкновенно приходила писать маслом. Дома запах краски и растворителя въедался в мебель и ткани, а на улице ее всегда отвлекали своими взглядами и вопросами прохожие. Иногда она просто брала с собой скетчбук и запечатлевала уходящую красоту убранства залов карандашом и маркерами, возрождая ее на яркой бумаге и предавая бессмертию. В этих стенах Мириам всегда казалось, будто сумасшедшая эпоха спешки еще не началась, а на пороге застыл XIX век, роскошный и щедрый.