Не сказка о любви, увы. Господину герцогу захотелось новую игрушку… а я никогда не буду чьей-то игрушкой.
И доверять высокопоставленным особам… да и вообще с ними связываться тоже лучше не буду. Мне достаточно Леонарды. Равные тоже могут предать, но с равным ты хотя-бы сможешь сражаться на равных…
Вообще, доверие — удел очень сильных людей. А я, увы, пока не такая…
— Меня родители ждут. Мне надо ехать. Простите…
— Ну что ж… Тогда мы продолжим этот разговор, когда вы вернетесь. Это прозвучало, как угроза.
Эпилог
После ухода архимага я некоторое время бегала по комнате, и матерясь, и улыбаясь. Все-таки его визит как-то благотворно на меня подействовал — давящий ужас перед случившимся отступил, дышалось легче. Жизнь продолжается, какой-бы паршивой она не была. Вообще, сумасшедшая эта штука — жизнь… Разумеется, я не могла не думать о случившемся, как бы не хотелось хоть на время забыть. О Майти, только позавчера порхавшей по этой комнате. О Леонарде. Но беспросветное отчаяние сменила грусть. Никогда не забуду, но уже бессильна что-либо изменить для вас…
Боязливо приглядываюсь к кольцу на пальце, но оно пока молчит, ничем себя не проявляя.
Кто знает, о чем умолчал его высокомудрость… Вряд ли он все мне рассказал о Дамиане, Леонарде… Кто знает, что он задумал, и не попытается ли использовать меня в качестве разменной монеты, как магистр Леонарда… Кольцо это чертово… Даже неохота эту очередную подставу от Древних домой везти.
Глянув на часы, я поняла, что еще успеваю сбегать в город хоть частично скупиться перед отъездом домой, утром никак, мой поезд уходит на рассвете. Там же ждут гостинцев. Я приеду, а домашние, как всегда, все, и дети, и мать с отцом и даже Надька будут бродить вокруг и с плохо скрываемым ожиданием коситься в мою сторону, пока я буду распаковываться. Я не могу приехать с пустыми руками, я надеялась успеть скупиться в городе в то утро после Новосолнечья… Ситец в цветочек, какой Надька просила в последнем письме, уже купить не успею, ну так хоть сластей в кондитерской лавке «Скрипачек и сыновья», они всегда поздно закрываются. И фрукты заморские у них есть, пушая, лохматые клубки, серые и желтые, серые сладкие, а желтые сочнее и сильнее пахнут. В деревне да еще зимой это почти чудо…
Хорошо, что половина подарков уже собрана. У нас в Академии много чем разжиться можно, особенно у искуссников. Например, осветительными шарами. И флаконами с ледяными шариками для мгновенного кипячения воды. Ну, внутри льда — огонь, после вытряхивания из флакона лед сразу трескается… незаменимая вещь зимой в деревне. Между зловещих страниц трактата по некромантии ждут своего часа утащенные у искусницы Лельки бабочки, то и дело норовят вырваться и улететь на своих атласных с блестками крылышках… Трав и зелий набрала, сколько вместилось — и домашние и селяне бегают с утра до вечера «Ой, болит!», на аргументы, что я вообще-то экзорцист, а не целитель, они спрашивают, зачем я таким нехорошим словом себя обзываю, а я потом трясись, что кого-нибудь нечаянно угроблю…
Перед самым уходом я подошла к зеркалу, чтобы посмотреть на девушку, которая покорила самого герцога Адалатского.
«Извращенец» — подумала я.
Всклокоченная, лохматая, множество выбившихся из косы прядей торчит в разные стороны… хоть причесаться перед выходом надо… Дикий взгляд, на правой щеке яркая царапина
— Чернуха собственность пометил…
В заснеженном городском парке тихо-тихо. Ни человека, ни птицы, только уходящие в никуда ряды фонарей и сугробов-скамеек. Даже у облитого лунным светом Лелиного Амфитеатра, где обычно поджидают добычу дамы нетяжелого поведения, сейчас пустота, молчаливый фонтан доверху засыпан снегом. Тонкий серпик Орины над горизонтом подмигнул, я подмигнула в ответ.
Мне хотелось вываляться сугробах, как в детстве, и скатать огромного, выше меня, снеговика, благо снег чудесный — мокрый, липкий…
Я обязательно такого слеплю — дома, в компании племяшек. Там, дома, и особенно для них я самая-самая могущественная волшебница — круче и всамделишней не бывает. Я привожу волшебные подарки, умею исцелять любые хвори, изгонять злых духов и конечно же знаю все-все на свете. В это верят даже взрослые односельчане и даже старики порой требуют разрешить меж ними какой-нибудь спор: «Пусть ведьма скажет!» Вечерами под завывание вьюги я буду рассказывать детворе сказки, которые рассказывала мне в детстве бабушка и вышивать себе очередную рубаху черепами, феями и драконами, и лопать мамины пироги, мои любимые — с яблоками. А еще я знаю, где спит старая медведица и я обязательно завалюсь к ней в берлогу поздравить с Новосолнечьем. Она не обидится незваному гостю, я знаю. Она ведь меня удочерила. Мы с ней как-то в малиннике нос к носу встретились, разговорились — я по-человечьему, конечно, говорила, а она по-своему, по звериному, но каким-то образом мы друг-друга поняли, гуляли вместе по лесу, пока нас бабуся не нашла. Ее чуть удар не хватил, когда она меня увидела в двух шагах от оскаленной зверюги и с медвежонком в обнимку…